Она смотрит на него. Старенький. Седой. В морщинах. А видит юного красавца с солнечной весною в серо-зеленых глазах. Юного принца, который освободил ее из высокой башни безысходности, сразив наповал дракона ее отчаяния. Ей хочется улыбнуться, но видя его слезы, текущие по лицу, сердце наполняется печалью, и губы начинают невольно дрожать. Она смотрит на него, и нежность в ее взгляде не знает границ. Она смотрит на него. Она хочет насмотреться. Напоследок.
Она прислушивается к себе. Как странно стучит ее сердце. Словно размышляет, нужен ли следующий удар, или все, или хватит. Она хочет все успеть. Она должна все успеть сейчас. Все, что ей снилось последние дни и ночи. Все, о чем Она грезила. Она с трудом протянула к нему руку и, беззвучно шевеля губами, попросила его наклониться поближе к ней. Он наклонился, и Она почувствовала, как все, собравшиеся в комнате, напряженно подались вперед. Она, часто дыша и едва справляясь со своим голосом, прошелестела ему на ухо, что ей очень хочется посмотреть на всех, прикоснуться на прощанье. Его губы задрожали, из глаз покатились слезы. Он поднялся, трясущейся рукой вытер щеки и, растерянно моргая, оглядел детей и внуков. Передавать вслух ее просьбу не было нужды. Они сразу все поняли. Кто-то из младших тихо вышел и вернулся с правнуками. Все собрались возле нее, встали так, чтоб всех было видно. Она протянула руку, и они тоже потянулись к ней. Ее дрожащие пальцы заскользили по маленьким ручкам внучат, таким теплым, таким нежным; по рукам их родителей, заботливым, полным силы, полным жизни; коснулись натруженных рук своих детей, шершавых, уже покрытых морщинами, но таких родных. Ей хотелось гладить их по щекам и волосам, прижимать к сердцу, но сил на это уже не было. Она еле слышно шептала: «Спасибо, мои хорошие, спасибо». Оттого, что они были рядом, в комнате стало как будто светлее. Во всяком случае, ей так казалось. Слезы, застилающие ее глаза, превращали родные лица, освещенные нежным желтым светом, в сияющие золотистые лики. Это было похоже на счастье. Было бы. Если бы не должно было закончиться так скоро.
Она опустила руку и посмотрела на своего любимого. Он сказал, что Она просит всех выйти. Правнуки, явно чувствовавшие в ее присутствии тревогу, объяснить которую себе они еще не могли, быстро выскользнули за дверь. Внуки выходили, нерешительно оглядываясь. Дети шли, ссутулившись, вытирая слезы, поддерживали друг друга. Она смотрела им вслед. Смотрела, как они выходят из ее темной комнаты в ярко освещенную квартиру, словно пересекают границу иного мира. Сколько раз Она видела во сне нечто подобное. Люди, уходящие в свет. Какие странные мысли посещали ее перед смертным часом…
А сейчас Она хотела побыть наедине со своим любимым. Да, насмотреться, надышаться, хотя так, конечно, не бывает. Он сел на край ее кровати. Наклонился низко-низко, прижался мокрой щекою к ее щеке. Нежность в ее груди поднялась высокой волной и с новой силой хлынула слезами из глаз. Горячие ручейки скользили, ныряли между глубоких морщин. Она отодвинула его чуть-чуть и посмотрела в глаза гаснущим взглядом. Ей так не хотелось прощаться. Вся их жизнь со всеми радостями и печалями, трудностями и победами, казалась ей сейчас одним счастливым днем. Она гладила его по щеке, а из его глаз тоже катились и катились слезы. Она слабо потянулась к нему, и он снова прижался к ней щекой. Она прижалась к нему холодеющими губами и плакала. Не от страха, нет. От жалости. К нему и к себе. Как же он без нее? Как же Она без него? Как же Она без них всех? Таких нужных, таких любимых, таких родных… Одна… Она никогда не была одна…
Вдохнув так глубоко, как только могла, собрав последние силы, Она горячо и нежно прошептала ему на ухо:
- Солнце, прости меня. За все. Я так тебя люблю…. – и погрузилась во тьму.
Тьма подхватила ее в мягкие ладони и аккуратно опустила, как каплю, в невесомый водоворот. Да, невесомый. Неосязаемый. Не упругий, не вязкий, не мягкий, не жесткий, не легкий, не колкий… Никакой… Наверное, таким и должен быть беспросветный мрак, наступающий после жизни. Водоворот кружил ее, то ли затягивая все глубже, то ли поднимая все выше. Мчал все быстрее, сжимал все сильнее. Вытряхивал из нее чувства, вымывал воспоминания, выскабливал сожаления. Старательно вылизывал радости и обиды, высасывал, словно через трубочку, причмокивая, нежность, любовь, вожделение, страсть. Распускал, точно свитер, ее душу и перемалывал в своих вращающихся бесконечных кольцах ее пестрые нити.