Первые мгновенья водоворот содрогался от звука горестных всхлипов и стонов отчаянья, кто-то звал ее по имени, кто-то кричал «Мама!», но с каждым мгновеньем голоса становились тише, сплетались, сливались друг с другом, превращаясь в невнятное бормотание. Бормотание стало утробным гулом. Гул качался, кружил вместе с нею в водовороте, становился все выше и выше, покуда не перерос в невообразимой высоты и кристальной чистоты звон. Звон рассыпался на осколки детского смеха, звона гитарных струн, птичье пенье, плеск воды и какие-то другие, родные, волнующие душу и тревожащие остывающую память звуки.
И вместе с этими знакомыми звуками мрак начал вспыхивать цветными пятнами, яркими, радужными, завораживающими. Водоворот подхватывал их, тащил за собой, заставляя вращаться. Быстрее и быстрее. Полыхающая радуга вытягивалась, размывалась, кружилась, сливая цвета воедино. Быстрее, быстрее, быстрее. До тех пор, пока они не превратились в белое сияние. Чистое, холодное и бездонное. Как вечное небо в окне.
Или ей это только приснилось?
ПРОБУЖДЕНИЕ
ПРОБУЖДЕНИЕ
Я всегда прихожу поздно
От дверей до дверей сквозь руки.
Я вбиваю пальцы, как гвозди,
В звонки и дверные стуки.
Ограничено небо шляпой,
Преклоняюсь перед терпением.
Ты меня могла бы и выгнать,
Руководствуясь вдохновением.
Смени свой постылый адрес,
Чтоб я опоздал вовеки,
Чтоб я оказался за кадром,
Созерцая людские реки.
На дорогу – горбушка хлеба,
Три куриных вкрутую яйца.
Ведь каждой собаке есть дело,
Что ребёнок не знает отца.
Ты – моё наказание,
Ты – мой камень на душу.
Не прощаюсь и не до свидания,
Загляни ко мне как-нибудь лучше.
Прибеги через все расстояния,
От дверей до дверей сквозь руки,
И вбей свои пальцы, как гвозди,
В звонки и дверные стуки.
А. Якущенко «Я всегда прихожу поздно»
Ей снился сон.
Сон, похожий на жизнь.
Долгую-долгую жизнь, прожитую без него.
Ей снилось, что Она пыталась уйти, но не ушла. Снилось, что Она пренебрегла одним ради другого и очень ошиблась. Снилось, что обманувшись сходством, шагнула, как в бездну, в объятья, оказавшиеся шелковой сетью. Хотела спасти чайку, а выпустила дракона. Ошиблась. Опять ошиблась. Снились купальские костры и цветы, сплетенные стеблями, над высоким челом. И слова, что Она хотела сказать, так и не сорвались с губ, а те, что прозвучали, не имели права на жизнь. И выпал снег, и заморозил юную зелень, и снова стало белым-бело. Ошиблась. Опять ошиблась.
Ей снились мужчины с родинкой на левой скуле под нижним веком. Похожие на него. И тем привлекавшие ее внимание. Желанные. Не похожие на него. Совсем чужие. Не готовые понять и принять. Отщипывавшие от ее души по кусочку. Разливавшие ее по стопкам, бокалам и стаканам. Никто не нуждался в искренней чистоте ее родниковой воды, никто не искал источника. Пока не взошло Солнце. Осветившее, согревшее, припавшее к ее роднику, дорожившее им, воскресившее и взлелеявшее ее душу.
Ей снились дети. Она их бесконечно любила. Она старалась сохранить в памяти их чудесные улыбки, их милые проказы, их победы. Поддерживала их в трудный час, согревала в ненастье. Она всегда знала, что дети – это счастье. Еще когда ей было пять лет, Она решила, что детей у нее будет не меньше трех. Родные посмеялись, покрутили пальцем у виска и сказали: «Ты маленькая еще, подрастешь – поймешь, передумаешь». Но Она не передумала. Она была уверена, что детей в семье должно быть не меньше трех. У нее было больше.
В этой долгой жизни без него все было очень долгим. Долгие дни и долгие ночи. Очень-очень долгие годы. Хотя и казалось, что они летят, что она листает их, как страницы книги. Умирали родственники и друзья. Уходили из жизни кумиры. Взрослели дети. На лице появлялись морщины, а в волосах – седина. Жизнь швыряла ее, как вешний ручей швыряет бумажный кораблик, треплет о коряги и камни, тянет ко дну. Боролась, выплывала, старалась не размякнуть и не расклеиться. Мир удивлял событьями, открытиями, новшествами. Заставлял учиться снова и снова.