В этой долгой жизни без него, вопреки ожиданиям, оказалось все-таки много света и много музыки, много радости и много любви. И все же нет-нет, да и вспыхивала в сердце черным пламенем строчка из песни: «Пока нет твоей любви, мне всегда будет хотеться чего-то еще» - и наворачивались слезы, и душа превращалась в жалобно скулящий комок.
Или это был не сон?
В распахнувшиеся глаза брызнула холодная белизна январского утра, полыхавшая в вечном небе в окне. Сердце то колотилось бешено, то сжималось и, словно пес, сев на обмороженный хвост, поднимало заиндевевшую на морозе морду в белоснежную высь и выло тоскливо, протяжно. Подскочила температура. Першило в горле. Знобило. Хотелось завернуться в одеяло и снова уснуть. Может быть, во сне Она увидит верное решение: ехать ей на эту чертову репетицию или не ехать? Или плюнуть и пойти на генеральную, куда ее пригласили друзья из театрального? Имеет Она, в конце концов, право один раз сделать не то, чего хочет Он? Впрочем, сегодня Он ее и не ждет: сам вчера сказал об этом. И все же. И все же…
Утро началось тяжело. Противоречия буквально разрывали ее, и ни кофе, ни музыка, ни телевизор не могли заглушить эти завывания внутри. Она ругала себя за безволие и бесхребетность, убеждала себя в нецелесообразности поездки, напоминала себе о друзьях из театрального коллектива, но ничего не помогало. Ей отчаянно хотелось бросить все, растоптать свою гордость и поехать к нему. Пусть – третьей лишней. Пусть – молча сидеть на диване и глупо улыбаться. Но быть рядом!!! Рядом с ним!!!
Приехали дети. Маска равнодушного веселья мгновенно скользнула на ее лицо. Она показывала им свои безделушки и маленькие «сокровища», сопровождая эту «экскурсию» историями об их появлении. Шутила и смеялась. И все время посматривала на часы. Сейчас. Вот сейчас. Если Она соберется, то приедет как раз к началу. А если Криптик немного опоздает – он постоянно опаздывает – у нее будет немного времени, чтобы побыть наедине… От этой мысли кружилась голова и сосало под ложечкой. Она снова начинала злиться на себя: «Не поеду! Хочу, но не поеду! Господи, как же я хочу!!!»
Нервы натянулись струной. До жути, до боли, до тоскливого звона. Припомнился сон. Жизнь без него. А что, если… Нет, этого не должно случиться! Голова закружилась. Краска сбежала с ее лица. Улыбка погасла. Отключившись на мгновение, Она будто вновь пережила эту долгую жизнь без него и поняла, что если это случится не во сне, ей не справиться снова. Глухим голосом извинилась перед детьми, сказала, что обязательно должна быть на репетиции. Девочки переглянулись удивленно, но ничего не сказали. Молча смотрели, как Она мечется по квартире, собираясь, как застегивает шубу трясущимися руками. Вышли в сумеречный январь. В автобусе и в троллейбусе переговаривались в полголоса, поглядывали в ее, наполненные тревогой, глаза. Странный это был путь. Им, конечно, и прежде приходилось видеть резкие смены ее настроения, но чтобы так… Тревога передалась и им. Они не задавали вопросов. Раз Она говорит, что надо, значит надо, значит – важно.
Выходя на его остановке, оглянулась, улыбнулась растерянно. Попрощалась до завтра:
- Завтра все будет хорошо. Обязательно будет. – И шагнула в метель.
Ежась от ветра, швырявшего в лицо колючий снег, торопилась, подгоняемая бешено колотящимся сердцем. Успеть! Должна успеть! Не понимая до конца, почему так спешит, старалась ускорить шаг. Нырнула в подъезд. Лифт словно ждал ее появления, распахнул двери. Восьмой этаж. Звонок. Дверь открывает Папа.
- О! Привет! Проходи. Он что-то не в настроении. Но вы уж там сами разберетесь.
- Конечно. У нас репетиция сегодня. Скоро Криптик еще придет.
- Ну, точно разберетесь тогда!
Разделась, прошла в комнату:
- Привет.
- Ты ведь не собиралась приезжать.
- Не собиралась.
- Как ты себя чувствуешь?
- Лучше. Потому и приехала, - соврала Она.
Все это время Он не смотрел в ее сторону. Она говорила бодрым голосом. Она была рада, что успела. В душе ее зажегся теплый желтый свет уверенности, что теперь все будет хорошо. Обязательно будет хорошо!
Папа собрался и заглянул в комнату сказать, что уходит на дежурство. Он бросил в пепельницу очередную догоревшую спичку и вышел проводить отца. Вернувшись, спросил:
- Хочешь кофе.
- Нет.
И Он снова сел за письменный стол. Достал очередную спичку, повертел в руках и сломал. Она молча сидела на диване и смотрела на него. Она безумно соскучилась! Соскучилась так, словно действительно прожила целую жизнь без него, словно не видела его почти сто лет. Ладно, не сто. Восемьдесят.