- Ты скучаешь?
- Не знаю. По-моему, это называется как-то по-другому.
- Ты любишь?
- Какая разница, если ему до этого нет никакого дела.
- Ты – любишь? – Ангел явно хотел услышать точный, однозначный ответ, а не отговорку.
- Да, - ответила Она, и ей стало так грустно, словно все дни, прожитые вдали от него, потребовали одновременно присутствия в них его взгляда, голоса, улыбки. Даже если обращены они были не к ней.
Ангел засмеялся тихо и светло, чуть наклонился и поцеловал ее в висок. Потом оттолкнулся, спрыгнул со скалы и расправил крылья. Его волосы окутали плечи золотым сиянием. Он раскинул руки, глубоко вдохнул и словно начал падать спиной вперед. Расправленные крылья его не шевелились, он летел вниз. И когда он почти исчез из виду, Ангел закричал радостно, сделал петлю и взмыл ввысь. Она наблюдала за ним удивленно. А он, поднявшись над нею, над облаками и над скалой высоко-высоко, засиял. Свет, источаемый Ангелом, становился все ярче, Она не выдержала и зажмурилась.
Или это был не сон?
Проводница разбудила ее и сказала, что подъезжают к Костроме. Накинув шубейку и подхватив рюкзачок, Она вышла в тамбур. Поезд замедлил ход и вскоре остановился. Она легко спрыгнула на перрон. Кострома – мон амур…
Шагая в утренних сумерках к троллейбусной остановке, Она никак не могла освободить свое сердце от поселившейся в нем тоски. Не то, чтобы с момента отъезда Она ни разу не вспоминала о нем… Вспоминала, конечно. И даже, бывало, говорила о нем с разными людьми. Но такой всепоглощающей тоски не было. Она ехала к Сияющему, надеясь, что все, наконец, разрешится, и ей не придется больше стеснять его.
Сияющий обрадовался ее возвращению, сказал, что Она как раз вовремя: сегодня его знакомые, супружеская пара молодых художников, уезжают на каникулы к родным, в другой город. Они не против пустить ее пожить в их комнате. Тем более что им все равно нужно было бы кому-то оставлять ключ, чтобы поливали их цветы и кормили их кошку.
Хозяева комнаты торопились на вокзал и были немногословны. Вручая ключ, они присовокупили к просьбе о поливке цветов и кормлении кошки просьбу соблюдать порядок, не беспокоить соседку и не устраивать слишком многолюдных посиделок. Хозяева уехали, и они с Сияющим остались изучать обстановку. Комната была довольно просторной, с высоченным потолком и большими окнами. На подоконниках стояли самые разнообразные цветы, и даже в одном из углов, в кадке на полу стояла пальмочка. В другом же углу стояла живая елка, поблескивавшая стеклянными бусами, игрушками и мишурой. Иголки с нее уже порядком осыпались, отчего она казалась хрупкой, тонкой и полупрозрачной. Несмотря на заметное «облысение», иголки продолжали сыпаться так, что их приходилось выметать дважды в день, поскольку иначе шустрая кошка растаскала бы их по полу. Пушистый зверек оказался упрямым и недоверчивым, хотя и игривым. Насытившись, кошка с удовольствием терлась об ноги, но на руки не шла ни в какую. Побеспокоить соседку было делом довольно затруднительным: старушка была глуховата, общительна и не брезговала спиртным. Словом, не соседка, а мечта тусовщика.
Кровати в комнате не было, но был замечательно мягкий, широкий топчан. Ей нравилось спать на таких. Впрочем, последнее время ей было все равно, где и на чем спать: лишь бы было достаточно тепло, было что положить под голову и чем укрыться. Сны ее от этого страдали мало, были такими же цветными, яркими и настолько правдоподобными, что часто, проснувшись, Она долго не могла понять, вернулась ли она в реальность или все еще пребывает в мире грез.
По утрам Она по-прежнему распахивала занавески и делала зарядку. Но в окна первого этажа попадало не так много света, как в комнате Сияющего. И ужасно не хватало музыки Боба Марли. От этого свет, окутывавший ее, был не таким ярким. И не было уже той беззаботности.
Зато по вечерам Она усаживалась за замечательный письменный стол и включала настольную лампу. Почти такую же, как у нее дома, лившую такой же умиротворяющий желтый свет. Открывала свою записную книжку и писала. Слова лились легко. Хотя это были грустные слова. Спустя немного времени Она поняла, отчего они так грустны: приближался Праздник, день, который Она снова встретит одна. Встретит, и никому не скажет, насколько важный это день, как много значит это число в ее жизни. Только будет внимательно всматриваться, стараясь угадать значение символов, которые будут встречаться ей в этот день. Обязательно будут! Не могут не встретиться!
Он был таким грустным, этот день, пасмурным и печальным. Не хотелось никуда идти. Но со всеми, с кем договорилась встретиться, Она встретилась. Улыбалась, шутила, пела, когда просили. Друзья заметили ее состояние, но не стали расспрашивать, чувствуя, что Она не хочет раскрывать душу. Хотя, пожалуй, чуть теплее пожимали руку и чуть ласковей смотрели в глаза. Да, Она чувствовала эту трепетную заботу и со стороны Сияющего, и со стороны Москвича, Пункера и Окружного. Чувствовала и была благодарна за нее. Идя домой, почувствовала, как зреет внутри, как сплетается, как взывает к жизни нечто новое, стучит в виски и просится на лист, на мотив, на волю. Оставшись дома одна, Она села за стол, включила лампу, открыла блокнот и начала быстро писать. Слова стружкой брызнули на бумагу. Потом взяла в руки гитару. Пальцы сами нашли нужные аккорды, сложили их в правильную гармонию… Песня вскрыла нарыв ее тоски. Она пела и пела, повторяя раз за разом слова новой песни, и слезы текли по ее щекам, никак не желая униматься: