- А почему ты не в универе?
Он смутился, потупился и ответил:
- Я не пошел сегодня на занятия. Мне нужно забрать приказ об увольнении и сдать под расписку находившееся под моей ответственностью имущество. Попросили. По собственному желанию.
Взгляд его потух. Ей стало неловко. Она хотела было уйти, ведь если поспешить, то можно было еще успеть на электричку. Но Он посмотрел на нее такими умоляющими глазами, что Она устыдилась вдвойне того, что хотела покинуть его в такую минуту, когда ему так нужна была дружеская поддержка.
- Хочешь, я схожу с тобой? Поддержу. Морально.
- Хочу, - просто ответил Он. Эйфория прошла, уступив место спокойной радости. Закончив трапезу, Он быстро собрался, и они вышли из квартиры. Не смотреть друг на друга не было сил. И они смотрели и улыбались. Рассказывали друг другу последние новости, каждый свои.
Учреждение, в которое они направлялись, находилось в двух шагах от Перекрестка, и Она невольно замедлила шаг, а сердцебиение ее, напротив, ускорилось до предела. Она осталась ждать его в холле, а Он вошел в кабинет. Выйдя оттуда минут через десять, грустно сказал:
- Ну, все. Свободен. Как ветер.
Не сговариваясь, молча дошли до его подсобки… бывшей его подсобки… молча постояли перед запертой на амбарный замок дверью, словно прощались со всем замечательным, чудесным, бесконечно дорогим их сердцам, что случилось тут. Здесь осталась часть их жизни. Настолько значимая, что невозможно было просто так взять и повернуться к ней спиной. И уйти. Но уйти все-таки пришлось. Теперь эта дверь закрылась для них навсегда. Он шел, немного ссутулившись, опустив голову. Она молчала, не желая вторгаться в его раздумья. Некоторое время спустя Он словно встрепенулся, стряхнул с себя горькие думы и спросил, слабо улыбнувшись:
- Пойдешь есть мороженое? Я угощаю! Мне выдали увольнительные. Богач, можно сказать, - и усмехнулся.
- Пойду, - легко согласилась Она, прикинув, что на дневную электричку Она тоже опоздала, а до вечерней еще очень долго. Сидели в кафе «Сказка» и наслаждались вкуснейшим мороженым, посыпанным шоколадной стружкой, разложенным в красивые стеклянные вазочки на тонких ножках. Музыка звучала ненавязчиво, совершенно не мешая разговору. Как будто между прочим, Он произнес:
- Сегодня среда.
Это значило, что именно сегодня собрание поэтического клуба, а Он не решается спросить, пойдет ли Она с ним туда, или захочет поскорее вернуться к своим новым друзьям в Кострому. Она не спешила ответить на незаданный вопрос, вынуждая его произнести вслух свою просьбу.
- Заглянешь? – робко спросил Он и посмотрел ей в глаза почти жалобно.
- Можно, - пожала плечами Она и улыбнулась. Отъезд откладывался еще на несколько часов. Он буквально расцвел, заговорил оживленно. Покончив с мороженым, они не торопясь пошли в сторону клуба. Темы для разговора не иссякали. Было хорошо. Но щемящее чувство подкрадывалось все ближе и ближе. Она не могла не бранить себя за свою несдержанность, за слабость своей воли. Помнится, Она сказала ему «Навсегда», а сама выдержала не больше двух месяцев. Впрочем, ему эти месяцы тоже дались явно не легко.
Добравшись до места, Он заговорщически подмигнул ей и, распахнув дверь и громогласно объявил:
- А кого я вам приве-о-о-ол!!!
Все взоры немедленно обратились к дверям, в которых робко нарисовалась ее скромная персона. В следующие несколько минут отдельных слов было не разобрать: все вскочили с мест и кинулись ей навстречу, обнимали, поднимали, кружили, громко приветствовали, радостно хохоча, забрасывали вопросами. Немедленно потащили за стол, налили чаю, насыпали щедрую горсть печенья, требовали рассказов, стихов и песен. Она говорила, время от времени смачивая пересыхающее горло чаем, читала и пела. Потом с удовольствием слушала своих друзей. И все время украдкой поглядывала на него. Он сиял и явно был счастлив. Засиделись допоздна. На прощание Она, не удержавшись, все же спела свою новую песню о Празднике. Пела, закрыв глаза, боясь взглянуть вокруг. Когда Она закончила, никто не проронил ни звука, не сказал ей ни слова, но их оценка явно читалась в их глазах. И совершенно отчетливо в каждом взгляде звучало: «Сумасшедшая!». И взгляды эти украдкой стреляли в его сторону, а затем снова обращались к ней. Он сидел бледный, и потускневшее золото волос текло по ссутулившимся плечам. Начали собираться по домам. Долго и горячо прощались у порога. Он, словно очнувшись, вскочил, быстро надел куртку и кинулся к ней: