Или это был не сон?
Проснулась Она от металлического лязга и толчка. Электричка остановилась. В проходах затопали пассажиры, загремели колесики тележек и чемоданов. Люди, как вата из распоротой плюшевой игрушки, лезли из вагонов и терялись в потемках. Ни о каком общественном транспорте в такое время речи, естественно, не шло. Люди деловито грузились в деловито подкатывавшие к вокзалу такси и машины встречающих и неслись прочь, к уютным домам и теплым постелям. Ей же о такси нечего было и мечтать. Она зябко поежилась, вдохнула морозный воздух и пошла пешком.
Идти было довольно далеко, но и торопиться ей было особо некуда. Шла по ночному городу, любовалась серебряными кронами заиндевевших деревьев, тускло подсвеченными витринами магазинов, похожими на рождественские вертепы, фасадами старинных зданий. Снег поскрипывал под ее ногами, и порой ей казалось, что сзади кто-то идет, но это ее не особо пугало. Добравшись до дома, в котором жила Война, Она осознала, что, кажется, все-таки шла быстрее, чем намеревалась. Или просто Кострома – достаточно небольшой город. В общем, было еще чертовски рано, и ей совершенно не хотелось в такое время поднимать с постели родителей подруги, которые и так относились к проживавшим у них тусовщикам, как к родным детям. Она решила немного подождать. Правда, два – три часа под снегопадом – это не так уж и мало. К тому же, как всегда бывает, когда ждешь чего-то в бездействии, время тянется мучительно. Через час Она жутко замерзла, не выдержала и зашла в подъезд. Чтобы не беспокоить жильцов, тихо ходила по лестнице вверх-вниз, с первого этажа до последнего и обратно. Когда уставала, присаживалась на площадке или на ступеньке. Иногда доставала блокнот и записывала приходившие на ум строчки. Иногда перечитывала уже написанное, правила что-то. Или просто смотрела на лист в задумчивости. В эти минуты мысли ее уносились далеко. Нет, не в Москву, где ей тоже было очень хорошо. А на его кухню, где Он, сияя от счастья, делал для нее бутерброды и варил кофе.
Наконец в квартирах стали заметны признаки пробуждения жильцов. Или, точнее сказать – слышны. Из-за дверей доносились голоса, звуки шагов, текущей из кранов воды, свистящих на кухне чайников. Защелкали замки, захлопали двери, заездил, скуля и завывая, лифт. Она решила, что теперь уже можно пойти в квартиру.
Узнав, что Она несколько часов мерзла сперва на улице, а потом в подъезде, родители всплеснули руками и сказали, чтоб Она больше не смела так делать: приехала – звони, заходи. Ешь, грейся, отдыхай.
- Кстати, - сказала мама и с подозрением посмотрела на нее, - ты ведь, наверное, голодная!
Она прислушалась к своему желудку и пожала плечами:
- Да, вроде, нет.
- И когда же ты последний раз ела?
- Как все – вчера.
Не выдержав напора, Она попыталась честно припомнить подробности своего меню, и тут осознала, что вчерашний бутерброд с кофе, мороженое и чашка чаю в поэтическом клубе – это все, что Она съела за прошедшие четыре дня. Привычки брать в дорогу еду у нее не было, в Москве есть не хотелось, хотя ей настойчиво предлагали, и только с ним Она несколько расслабилась.
- Так! – постановила мама, - Живо мыть руки, и на кухню – завтракать.
Когда Она пришла на кухню, на плите уже что-то шкварчало и булькало. И вскоре такие ароматы щекотали ее ноздри, что эти три дня несанкционированного поста повисли над нею немым укором и потребовали немедленной моральной компенсации.
Мама Войны явно относилась к той категории людей, которые испытывают наслаждение, глядя, как дети едят. И не важно, сколько этим детям лет. В общем, накормили ее от души. Правда, следует признать, что с ее стороны было жестокой ошибкой съесть сразу и без остатка всю, приготовленную для нее, вкуснятину. Прошло не так уж много времени, когда последствия этого пира дали о себе знать. Ужасно скрутило живот. Ведь Она знала, что много сразу нельзя! Знала, и не удержалась.