В какой-то момент Она поняла, что тусклое освещение перехода сменилось пасмурным питерским небом. Они куда-то шли, и шедших было много. Говорили, громко смеялись, размахивали руками. Было непонятно, но хорошо.
Потом сидели в парадном. Снова пели и снова пили. И когда уже все кружилось перед глазами, Она почему-то запела «Праздник». Сразу стало очень тихо, разговоры прервались на полуслове. Она сидела на полу и, раскачиваясь, пела. Все молча смотрели на нее и слушали. Темный парадный обволакивал звон ее гитары, звук ее голоса. А Она не могла открыть глаза, чтоб увидеть это. Она сейчас была не здесь. Душа ее колыхалась в паутине желтого света, где-то там, в маленькой подсобке, где светлые волосы вспыхивали золотым огнем, и серо-голубой взгляд уносил в блаженную бездну. Оттуда не хотелось возвращаться. Не сейчас! Не сюда! Не в эту треклятую питерскую свободу, где Она может делать все, что пожелает, но не может вернуться к этому сиянию, к этому теплому плену объятий.
Или ей это только приснилось?
Слезы покатились по ее щекам. Стало горячо и горько. Она закрыла лицо руками, совершенно не заботясь о гитаре, едва не упавшей на пол. Инструмент успели подхватить. Слабо пискнула задетая струна. Ее отчаяние рвалось наружу рыданиями. Питерские смотрели с недоумением, не понимая, что случилось. Элис быстро оттащила их в сторону и полушепотом, не вдаваясь в подробности, ввела в курс дела. Рядом с нею тотчас же присели друзья, гладили ее по голове и плечам, пытались взять за руки, желая успокоить. Но накопившаяся боль требовала выхода и делала ее слепой и глухой к их поддержке и состраданию. Внезапно Она всхлипнула и замерла, все плотнее сжимаясь в комок, а потом выпрямилась, как взведенная до предела и сорвавшаяся пружина, и начала хлестать себя по щекам. Сидевший рядом Окружной поймал ее руки, прижал к телу и, обхватив ее и не давая вырваться, крепко обнял. Укачивая, как маленькую, он шептал ей в ухо: «Ну что же ты. Ну, не надо, не надо так. Ты же такая хорошая. Ты самая лучшая. Тебя все любят». От этого покачивания, этого шепота и горячего дыхания возле самой щеки Она обмякла, уткнулась в его плечо и, тихо плача, повторяла: «Я не могу… не могу…»
Почувствовав, что девушка в надежных руках, компания немного сместилась в сторону и продолжала неспешно общаться. Этот взрыв несколько выбил всех из колеи и как-то перенаправил беседу в более спокойное русло. Голоса шелестели опавшими листьями, словно боялись спугнуть едва восстановленное хрупкое душевное равновесие.
Окружной обнимал ее все бережнее и мягче, гладил по волосам, нежно приподнял подбородок и стал вытирать слезы с ее лица. Она открыла глаза. Соломенные с рыжеватым оттенком волосы казались в темноте золотыми. Пухлые губы улыбались, обнажая поблескивавшие белые зубы. Голубые глаза глядели восторженно и нежно, озаряя веснушчатое лицо дивным сиянием. К этому сиянию Она потянулась невольно, словно оно могло очистить ее душу, освободить от страданий. Их лица оказались так близко, что дыхание встречалось с дыханием, едва успев сорваться с губ. Она закрыла глаза. Сердце бешено колотилось. По его телу волнами пробегала дрожь, и Она чувствовала ее и тоже дрожала. Время и пространство рухнули в небытие. Его губы робко скользнули по ее губам. Сухие, упругие и горячие. Точно такие, как Она любила.
Поцелуй вспыхнул и разгорался все жарче. Он кружил, качал, убаюкивал, обещал открыть новые горизонты и зажечь новые звезды. Боль отхлынула, как волна во время отлива, обнажив тайное и сокровенное, ставшее теперь явным еще для одного человека. Она знала, была уверена, что он никогда не воспользуется этим знанием ей во вред. Пара изящных ракушек на память – все, что он возьмет с открывшегося дна ее души, прежде, чем его снова скроет под толщей темной воды. Но это потом. А сейчас была звенящая, сияющая бесконечность. В ней растворился темный парадный, люди с их неспешной беседой, гитара, задремавшая в углу. Да и их самих тоже как будто не было, словно они перестали быть существами из плоти.
Хмель улетучился. Сияние отступило, вернув их в реальность. Впрочем, это была уже другая реальность, преображенная светом нежности. Окружной прислонился спиной к стене, чуть запрокинул голову и тихо засмеялся. Она смотрела на него удивленно. Господи, какой же он красивый! Как же Она раньше этого не замечала?! Личина неуклюжего конопатого толстячка исчезла, осыпалась, как деревянная оболочка Щелкунчика, и миру явился прекрасный принц. Ну, может, и не миру, но ее взору – точно.