Этим котенком была Она сама. Это ее то ласкали и тискали, то запрещали и прятали, то гнали вон, в темную ночь, в промозглый ветер, под противный дождь. Это Она сидела в разорванной коробке и плакала. Голодная. Ненужная. Ничья.
Или это был не сон?
Она проснулась в слезах и долго не могла понять, где находится. Рядом кто-то тихонько посапывал. Приоткрыв глаза, Она посмотрела из-под полусомкнутых ресниц и увидела Элис. Приподняла голову. В окно комнаты сквозь занавески лился спокойный утренний свет. Интересно, почему в комнате Сияющего свет был всегда таким спокойным и ровным? Что бы ни светило. Солнце ли в окно, люстра с потолка или настольная лампа. На полу спали Окружной, вернувшийся Москвич и несколько костромских товарищей, засидевшихся накануне допоздна.
Она опустилась на подушку и лежала, закинув руки за голову и глядя в потолок. На протяжении всех последних дней ее мысли постоянно возвращались на ночную кухню, где Она сидела на его коленях и молча смотрела в глаза. Каждую деталь Она видела так отчетливо, словно это происходит прямо сейчас. Происходит снова. Снова и снова.
Снова и снова тикают часы. Снова и снова фиолетовый мрак ночи сменяется синим рассветным мерцанием. Снова и снова серо-голубое сияние в его глазах сворачивается, превращаясь сперва в беззвездный мрак печали, а затем рассыпается пеплом отчаяния.
- Мне пора, - говорит полушепотом Он, но не пытается подняться, не пытается прогнать ее со своих коленей.
- Значит, пора, - отвечает Она, но не пытается встать, ведь стоит ей шевельнуться, как Он крепче прижимает ее к себе.
С трудом стряхнув с себя этот морок, Она вдруг начинает говорить бодрым голосом, рассказывать о какой-то ерунде, вскользь упоминая о записанном альбоме, поездке в Питер, запланированном московском квартирнике. Он моргает удивленно, словно очнувшись. Оба начинают чувствовать неловкость, и как-то сразу отстраняются друг от друга. Она соскользнула с коленей молодого человека, села рядом на табурет и, опустив глаза, вцепилась в чашку с остывшим чаем, отчаянно пытаясь скрыть подступившие к глазам слезы. В кухню вошел Москвич, и между юношами начался непринужденный с виду разговор на творческие темы. Закипает чайник. Приходят новые люди. Чаепитие становится приветливым и оживленным. Он улыбается. Она держит в руках чашку с остывшим чаем, не в состоянии сделать ни глотка. Душа ее снова выглядывает, как зверек из темной норки. Чаепитие плавно перетекает в шумные проводы. Его обнимают, хлопают по плечу, желают счастливого пути. Она выходит проводить его до лифта. Оставшись наедине с ней, Он моментально снимает с лица улыбающуюся маску, глаза снова становятся настороженными и тревожными:
- Знаешь, у Негра скоро день рождения. Он приглашает. Приедешь?
- Постараюсь.
Двери лифта открылись и закрылись за ним, оставив ее во мраке подъезда. Он уехал, но его настороженный взгляд остался с ней.
Или ей это только приснилось?
Новый день приближал отъезд из Костромы. И не только ее отъезд. Окружной, с которым они теперь избегали смотреть друг другу в глаза и упорно делали вид, что ничего не случилось, внезапно засобирался домой, в Рязань. Впрочем, он хотел приехать в Москву на ее квартирник. В душе гулял ветер, таскавший из стороны в сторону снег смятения и чувства вины, путавшийся под ногами, мешавший решиться на что-либо.
Прощаясь на вокзале, Она робко посмотрела в глаза своего рыцаря, и во взгляде ее явно читалось: «Прости меня, пожалуйста, если сможешь…»
- Все нормально, сестренка. Увидимся. – Ответил он вслух и грустно улыбнулся.
Она ехала к маме. Туда, где вечное небо в окне, туда, где радио на кухне вспыхивало гимном в шесть утра и замолкало только в полночь, туда, где свет настольной лампы, кровать с периной, диван и телевизор имитировали уют. Несколько одинаковых дней, проведенных там, показались бесконечно длинными, несмотря на встречи с друзьями-театралами и однокурсниками. Затем – снова вокзал, электричка, дорога, размышления под стук колес.
В Москве на перроне ее встречал Окружной. Сердце трепыхнулось радостно, и улыбка озарила ее лицо. Он сиял улыбкой в ответ, искренне и честно. Встреча, наперекор всем страхам, получилась легкой. Мрачные мысли покинули их, да и небо над головами было забрызгано звездами. Шли, оживленно беседуя, словно не виделись давно и ужасно соскучились. Качались в вагоне метро, то и дело обмениваясь взглядами, полными озорства. На миг ей показалось даже, что они снова в питерской сказке. Но только на миг и только показалось. Та сказка оказалась короткой, а это была уже совсем другая история. И они не спешили заглядывать в будущее. Качались в вагоне метро, шли тихой улочкой и приятно заснеженным двором, поднимались по лестнице и стучали в дверь.