- Не уходи. Я не хочу, чтобы ты плакала, - и в глазах его тоже стояли слезы. Так они стояли, и ветер трепал их волосы, побуждая вернуться в дом. Немного успокоившись, Он сказал: - Только надо немного подождать, чтобы все легли спать. Чтобы не беспокоить никого. Потом тихонько вернемся.
Она молча кивнула. Они долго бродили дворами. Отчаянье в ее душе сменялось то страхом, то безразличием. Она не понимала своих желаний. Но от тоски, завывавшей, точно бездомная собака, было некуда деваться. Стемнело. Повернули к дому. Прошли, посмотрели, горит ли хоть где-нибудь свет. Окна были темны. Прежде, чем войти в подъезд, Он попросил:
- Проходи тихо, прямо в комнату. Обувь в прихожей не оставляй. Хорошо?
Она кивнула. Лифт доставил их на восьмой. Он тихо отпер дверь. Войдя в квартиру, Она разулась и босиком, на цыпочках, прошуршала в его комнату, прижимая ботинки к груди. Там Она аккуратно сложила свои вещи стопочкой, соскладировав их за колонкой, стоявшей позади дивна, и сама уселась рядышком на пол. Он вошел следом за ней, включил настольную лампу. Она сидела, обхватив руками колени. Он присел рядом и сказал, что сейчас принесет поесть.
Когда Он ушел на кухню, Она услышала, как из другой комнаты вышла Мама и последовала за ним. Они о чем-то тихонько говорили, пока закипал чайник и готовились бутерброды. А Она сидела в углу и умирала от страха. Почему же было так страшно? Почему было нельзя, чтобы Мама узнала о ее присутствии? Относилась она к ней хорошо, и ночевать здесь ей было уже не впервой. И ни разу это не стало поводом для скандала. Почему же нельзя теперь? Что изменилось? Эти мысли снова подняли в ее душе волну отчаяния, и слезы закапали из глаз.
Через некоторое время в свою комнату прошла Мама. Потом щелкнули один за другим выключатели, дверь открылась, и Он вошел, неся поднос с блюдцами, на которых возвышались горки аппетитных бутербродов, и чашками с кофе. Поставив поднос на пол, Он сел рядом и принялся за еду. Она сидела в углу за колонками и вяло жевала бутерброд, запивая его кофе. Глоталось с трудом из-за еле сдерживаемого плача. Она чувствовала себя запрещенным котенком, которого прячут под лестницей в коробке и кормят тайком. И горько было оттого, что Она не понимала, имеет ли право на что-то большее, или эти украдкой брошенные крошки заботы, эти тщательно скрываемые капли нежности – все, чем ей суждено довольствоваться?
Разложив диван и расправив постель, Он сказал, что Она может ложиться, собрал посуду на поднос и унес на кухню. Старательно скрыв все свидетельства тайного пира, вернулся в комнату. Она сидела на диване, завернувшись по шею в одеяло и прислонившись головой к ковру на стене:
- А куда я спрячусь утром, когда Мама войдет в комнату? Под стол?
- Не знаю. В принципе, на стуле висит одежда, так что под столом, действительно, будет не заметно.
Она горько усмехнулась и легла. Он погасил свет и лег рядом, повернувшись спиной. В наступившей тишине нет-нет, да и слышался тяжелый, отчаянно сдерживаемый вздох. Сон никак не хотел избавить их от мучений. В конце концов, не выдержав, Он повернулся к ней и, приподнявшись на локте, спросил:
- Ты плачешь?
- Нет.
- Повернись, пожалуйста.
Она повернулась. Два взгляда, пронзая темноту, погрузились друг в друга.
- Что с тобой?
- Мне страшно… Я – запрещенный котенок… Сегодня меня ласкают и гладят, и поят молоком, а завтра? Выставят вон? Зачем тогда?
Слезы снова собрались потечь по ее щекам. Она закрыла глаза. И вдруг почувствовала легкое прикосновение пальцев к ее лицу. Он рисовал. Как раньше. Рисовал причудливые узоры на ее щеках и веках, выводил завитки на лбу, легко скользил по губам. В этих прикосновениях было столько нежности, что не поддаться ей, не открыться было невозможно. Счастье в ее груди отчаянно забило крыльями, рассыпая искры. Слезы отступили, стало легче дышать. Решившись, наконец, разомкнуть ресницы, Она увидела его лицо. Так близко! Он глядел на нее так, словно хотел сохранить в памяти даже тени ее мыслей, ее страха, сомнений, слабой надежды. Словно хотел согреться этим вспыхнувшим счастьем.
Утром Она бы не удивилась, если бы поняла, что все, что было дальше, ей только приснилось. Объятья. Поцелуи. Скользящие по лицу волосы. Сияющий вихрь нежности. Колокольный звон безумного счастья. Снова, как когда-то давно, почти год назад, полуночное солнце кружило их, качало, пеленало, все плотнее прижимая друг к другу. И, утонув в этом свете, они уснули, кажется, даже не заметив этого.