Она начала волноваться. Спрашивала о времени у соседей по купе – кстати, за время пути они сменились уже несколько раз – но те только смотрели удивленно и прислушивались, словно вопрос исходил не от человека, а от невидимого бесплотного духа, а затем снова возвращались к своим делам. Несколько раз Она как будто засыпала, но проснувшись, видела за окном все тот же залитый солнцем пейзаж, и ни малейшего намека на сумерки. Ей стало страшно. Ужас зашевелился внизу живота и пополз, скользя волнообразно змеиным телом и щекоча внутренности своим омерзительным раздвоенным языком. Что же это такое? Почему?
Сжавшись в углу, Она заплакала. А поезд все постукивал колесами, все качал, все убаюкивал, и не было этому конца и края. И вот, когда отчаяние уже почти полностью завладело ее душой, за окном таки замелькали знакомые названия станций. Значит, город близко! Значит, ожидание все же подходит к концу! Значит, скоро перрон, встреча и Дом!
Вскоре показались сначала пригородные постройки, а за ними и каменные дома. Они поднимались все выше и выше, этажами упираясь в небо. Потом дорога побежала параллельно шоссе, и Она увидела снующие машины и людей, стоящих на остановках, и людей, спешащих по своим делам. Потянулись вереницы других составов и пустых вагонов на запасных путях, красноречиво намекавших на приближение к вокзалу. Она схватила свои вещи и выбежала в тамбур. Почти прижалась лицом к грязному стеклу и во все глаза смотрела, ожидая замедления хода. Вот и перрон. На перроне – люди. Кажется, где-то в толпе Она даже увидела знакомую черную шляпу. Люди улыбаются и машут, бегут за вагоном. Кто-то тащит за собой чемоданы и сумки, кто-то прижимает к груди букет цветов… Странно, кроме нее никто больше не вышел в тамбур, даже проводник… Странно, люди бегут по перрону за поездом, но тот, сбросив скорость до минимума, продолжает движение и, похоже, останавливаться даже не собирается. Она пытается войти в вагон, чтоб спросить у кого-нибудь, в чем дело, но дверь не открывается. Поезд спокойно стучит колесами, и в тамбуре звук этот кажется усиленным вдвое, превращающимся в ужасный грохот и лязганье. Она снова бросается к двери, стучит в нее, дергает за ручку, пытаясь открыть, но ничего не получается. Подняв глаза, Она отчетливо видит на перроне его. Он смотрит, улыбаясь, стоит, засунув руки в карманы. Поезд едет мимо. Мгновение – и вот его уже не видно, Он скрыт толпой. А Она не может открыть дверь, не может выйти из вагона. И состав начинает набирать ход. И грохочет все громче. Словно издевается.
Или это был не сон?
«Странно», - подумала Она, выныривая в безоблачное утро. Действительность звенела счастливым весенним щебетом, капелями и многочисленными ручьями. Таял снег, проседали сугробы. Они снова были вместе! Он ждал ее, Он встречал ее такими лучами, что не полыхать в ответ было просто невозможно! Конечно, той беспечной легкости в отношениях, которая была до расставания, уже не было, но появилось нечто иное. Это нечто заставляло их держать друг друга крепче, смотреть нежнее. Но самое главное, быть вместе было теперь не только естественно, но и необходимо.
Она вернулась. Совсем вернулась! И вместе они бежали туда, где звучала музыка и стихи, туда, где разворачивалось действо в свете софитов, туда, где общались, смеялись и делились мыслями. Бежали, счастливые своей неразделенностью или неразделимостью. Бежали, как сумасшедшие, своими сумасшедшими путями…
Заваривая кофе, Она улыбнулась, припомнив недавнее приключение. Как известно, большинство самых сумасшедших из них начинается фразой «Я знаю короткую дорогу!»
И у этого вечера, точнее, у их попытки принять в нем участие, случилась как раз такая веселая предыстория.
Их пригласили выступить на поэтическом вечере. Приглашали очень настойчиво: «Приходите! Обязательно приходите на Богдановича! Будем снимать передачу с участием наших авторов!» Не то, чтобы они горели желанием, но к Актеру, приглашавшему их, по понятным причинам относились с трепетом и уважением, и отказать не решились. Как, впрочем, и уточнять адрес.
В назначенный день выяснилось, что Мама задержится на работе, и Он должен будет забрать Сестренку из детского сада. Ну, должен, так должен. Ладно. Возьмем её с собой.
Выйти решили пораньше. Обстановочка на улице была еще та: лужи, слякоть и грязь в обрамлении вполне себе могучих сугробов. Бодрым шагом направились в детский сад. А планировка дворов такая, что для того, чтоб туда добраться, надо сделать приличный крюк. Зато по проторенной дорожке. Но черт ее дернул спросить: «А срезать нельзя?» «В принципе, можно, но...» «Но», естественно, их не остановило. Конечно, тайные тропы были не чищены. Пришлось барахтаться в сугробах, регулярно обнаруживая под снегом полноценные лужи и высококачественную грязь, прилипавшую к сапогам и ботинкам. Он в кожаной куртке, шляпе, с зачехленной гитарой через плечо, и Она в старой шубейке, с хайратником на кучерявых волосах, наверное, выглядели, как партизаны, пробирающиеся в отряд с донесением. Перед входом в детский сад пришлось долго чиститься: нельзя же было явиться в группу такими чертями.
Первая часть миссии была выполнена. Но время начинало поджимать. И тут встал вопрос: а куда, собственно, они идут? На Богдановича. Это где? Там, где телецентр, или в музей Богдановича? Они же не уточнили! В тот момент показалось, что до телецентра добраться легче, поэтому рванули сперва туда. Подхватили Сестренку и ломанулись, не разбирая дороги (естественно, снова короткой дорогой, по сугробам и через грязь).
В телецентре сказали, что ничего такого у них там не происходит и не планировалось. Значит, в музей. Правильно, пехом. Правильно, короткой дорогой. Верно, через сугробы и грязь, чертыхаясь и ухохатываясь. С гитарой и Сестренкой наперевес.