И Она осталась.
Начался учебный год. Она легко подружилась с учениками старших классов. Кроме основной работы, Она вела еще театральную студию, которая пользовалась у ребят популярностью. Он, конечно, тоже стал безусловным любимцем школьной публики. Они настолько отличались от привычных образов педагогов, что на них смотрели во все глаза, их слушали во все уши. Пользуясь этим, Она порой подшучивала над ребятами, начиная с серьезным видом нести полнейшую ахинею, выдавая ее за нечто случившееся, слышанное или прочитанное. Кульминацией, как правило, был дружный хохот, когда нереальность описываемого становилась очевидной для всех, и розыгрыш можно было не продолжать.
Он приходил перед занятиями и сидел в их кабинете. В это время Она старалась найти для себя какое-нибудь занятие, чтобы либо уйти и не находиться рядом, либо максимально погрузиться в какое-то дело и не мешать общению. Ведь еще в самом начале сентября Он сказал ей, что они больше не могут быть вместе.
Это были посиделки у друга. Как это часто бывало, задержались допоздна и остались ночевать большой компанией. Ей нужно было утром идти на работу, и Она пошла спать пораньше. Он пришел к ней в комнату, сел на край кровати. Сидел в темноте, понурившись, и молчал. Потом взял ее за руку и сказал:
- Не жди меня. Ты – моя колоссальная боль, но у меня сейчас табу на отношения с тобой. Я не могу. Прости.
В голосе его была неопределенность, но не было ни сожаления, ни раскаяния. Она промолчала. Когда Он вышел из комнаты, Она отвернулась к стене и заплакала. В принципе, ей давно уже было понятно, что у него появилась Другая Девушка. Она знала, кто это. И не понимала, почему Он так долго отрицал очевидное. Зачем держал ее рядом с собой? Тогда ей очень захотелось снова уйти, но Она уже дала слово не делать этого. И дети, действительно, уже успели привязаться к ней и слушали ее, и любили куда больше, чем ту вожатую, которая и была Другой Девушкой. «Что ж, - подумала Она, - честный обмен: я забрала у нее внимание детей, а она забрала у меня любимого. Любовь за любовь». От горечи першило в горле, и Она никак не могла проглотить застрявший в нем ком.
Он приходил к ним в кабинет. Он общался с Другой Девушкой. Впрочем, иногда Он обращался с каким-нибудь вопросом и к ней. Отвечать спокойно было трудно. Улыбаться еще трудней. Но Она отвечала и улыбалась.
В конце сентября ее пригласили на день рождения Криптика. Из группы он, конечно, ушел, но общение, как это обычно бывало в их среде, осталось почти таким же теплым и доверительным. Они ведь не ссорились. Просто разошлись во взглядах на музыку. В преддверии этого дня Он начал регулярно куда-то убегать, при этом вид у него был чрезвычайно загадочный, а в глазах искрилось озорство.
Встречались в квартире именинника шумно и радостно. Давно не виделись, и были очень рады друг другу. Ну, то есть, как – давно? С кем-то – около месяца, с кем-то – недели две, но для людей, которые прежде проводили почти все свое время вместе, этого было достаточно, чтобы соскучиться. Весело и дружно накрывали на стол, шутили, смеялись. Вскоре пришел и Он. Сначала потребовал, чтоб Она вышла в прихожую, заявив, что у него для нее приятный сюрприз. Она вышла. Тогда Он с видом иллюзиониста распахнул настежь дверь, за которой стояли два незнакомых человека, и сияя, провозгласил:
- Знакомься: это новый басист и новый барабанщик нашей группы! Это наш новый состав! И мы будем играть, будем участвовать в фестивале!!!
Она понимала и разделяла его радость. Она знала, как Он переживал из-за распада группы, как тяжело ему было без музыки. Впрочем, для нее это означало еще и то, что они теперь будут чаще видеться. И в действительности это было не так уж хорошо, ведь репетиции – это встречи, по сути, деловые. Значит снова улыбаться, сжимаясь внутренне, контролируя каждое слово, каждый жест. Не плакать, хотя хочется завыть, не прикасаться, хотя хочется обнять. И смотреть, как Он приходит и уходит с Другой Девушкой.
- Ты рада? – спросил Он и заглянул ей в глаза.
- Конечно! – воскликнула Она и расплылась в улыбке, однако Он, кажется, почувствовал подвох. Позже Он спросил ее тихонько: «Что-то не так?», - и Она совершенно спокойно ответила: «Все в порядке». За столом, между тостами, песнями и дружескими шутками, обсудили график репетиций, наметили ближайшие планы. Тема казалась исчерпанной. Продолжение общения было мучительно. Перспектива прощания – невыносима. Чувствуя, что не может больше сдерживаться, Она опрокидывала в себя стопку за стопкой. Общее застолье потихоньку переросло в шумное общение маленькими группами. Ей стало совсем тоскливо. Послышались предложения послать гонцов за добавкой. Воспользовавшись суматохой сборов, Она тихонько оделась и вышла из квартиры. Тело не слушалось ее, голова гудела. Дошла до соседнего подъезда и села на скамейку. Вскоре мимо прошла веселая ватага, шагавшая в магазин. Ее не заметили. Немного отдышавшись, потихоньку пошла в сторону остановки. До троллейбуса было далеко, поэтому решила ехать на трамвае. Кое-как добрела и уселась на лавочку. Холодно ей было или жарко – Она не понимала. Тело сковывал лед одиночества и безысходности, а внутри полыхало черное пламя тоски и отчаяния. Ждала долго. И – с одной стороны – хотелось, чтобы трамвай поскорее пришел, а с другой – чтобы не приходил вовсе. С одной – хотелось сесть у окна и утопить взгляд в темноте за стеклом, ехать, покачиваясь – прочь! прочь! – чтобы не было возможности вернуться. С другой – остаться сидеть на холодном ветру, но быть рядом, чувствовать, что Он рядом – в квартире у Криптика или у себя дома, может, не один, но главное – рядом.