– Привет тебе, Энекл, сын Гидаспа! – сказал он звонким, молодым голосом. – Ну как у вас тут дела?
– И тебе привет, Диоклет, сын Эрептолема. Дела на половину Цсереха, но скоро, похоже, потянет на две трети.
Энекл имел в виду печально известный поход Нахарахаддона, отца нынешнего царя, против жителей Цсереха, чья мерзкая болотистая земля скрывала несметные сокровища: железную руду и торф, и тысячи редчайших растений, используемых для приготовления приправ, смесей для курения и зелий. Tот поход мидонийская армия провела по пояс в зловонной зелёно-коричневой булькающей жиже, постоянно теряя людей то от отравленных стрел цсерехцев, то от нападений диких зверей, то от болезней, но все эти тяготы меркли по сравнению с главной битвой, каковую Энекл считал самым страшным воспоминанием своей богатой на события жизни. Фаланга стояла в болотистой низине, вода порой доходила до груди, а с фронта на них волнами попеременно наваливались человеческие подданые цсерехского царя и жуткие саххаки – полулюди-полуящеры, двуногие и двурукие как люди, но с хвостами, зубастыми змеиными пастями и грязно-зелёной чешуёй на гибких телах. Энекл на всю жизнь запомнил тёмную воду, целиком скрывавшую ноги, и безумный страх почувствовать на лодыжке мерзкую пасть. Победителя в той битве не было, на следующее утро царь Нахарахаддон заключил с царём Цсереха мир и покинул пределы болотного царства.
– Ну а вы как добрались? – спросил Энекл. – Никто не попытался его отбить? Я удивлён.
– Почему же никто? Была засада на улице Унн-Марузах, там, где здание торговой палаты.
– Знаю, хорошее место, я бы там тоже засел. Потери есть?
– Да мы не бились. Нефалим откуда-то узнал о нападении прямо перед самым выходом, его люди вырезали всю засаду ещё до того, как мы подошли.
– То есть примерно за половину клепсидры, – Энекл прицокнул языком. – Быстро. Кто это был?
– Пока неизвестно, но, думаю, ненадолго. Ты же знаешь Нефалима…
– Знаю, хотя и предпочёл бы не знать, что такая сволочь существует на свете… Ладно, кажется начинается. Приготовились!
Последнее слово Энекл прокричал в полный голос, и по рядам гоплитов пробежало движение. Четверо писцов в голубых одеждах, украшенных царскими знаками и символами власти, встали по углам помоста, отточенным движением вытянули перед собой таблички и складно, будто один человек, провозгласили:
– Царь царей, повелитель шести частей света, старейшина и ишшахар народа Мидона, властвующий над народами и племенами, указующий путь колесницам и всадникам, поражающий и устрашающий неправедных, светозарный Нахарабалазар из племени Харз, посвящённый Нахаре. Тот, кому Ушшур, и Нахара, и Ашара знаки власти вручили, кого Марузах и Тузулу призвали, ради благоденствия людей, над племенами и народами возвеличили и утвердили, кого Абиту-Бал превознёс и наставил. Дабы справедливость в стране была явлена, беззаконным и злым на погибель, дабы сильный слабого не притеснял, сказал так…
Длинный и украшенный невероятно пышными словесными оборотами приговор, из которого Энекл, вполне сносно говоривший по-мидонийски, понял едва ли треть, площадь прослушала в гробовом молчании. Писари читали мерно, торжественно и внушительно, с мастерством, недоступным лучшим из эйнемских знатоков искусства декламации. Когда последние слова отзвучали, раздался рёв и посыпался град гнилых овощей. От громогласного «Нан-Шадур-иллан, хуваршиим!» дрожали стены окружающих домов.
– Что такое «эну илум шиб илиш»?! – спросил Энекл, с трудом перекрикивая рёв толпы.
– Мы уже восьмой год в Мидонии, а ты так толком и не выучился языку! – прокричал в ответ Диоклет. – «Дорога, сокрытая во тьме»!
– Гарпиям на поживу мидонян и их язык! Название казни, что ли?!
От иллумиев, владевших Нинуртой и долиной Закара до вторжения мидонян, последние унаследовали странный обычай давать наказаниям вычурные названия. Обыкновенное отсечение головы, например, именовалось «отделением неба от земли». Это весьма полюбилось эйнемским наёмникам. Оплеуха, полученную от эномотарха, они теперь именовали не иначе как «сотрясение неразумного убедительным».
– Не знаю, – ответил Диоклет, к удивлению Энекла, простодушно считавшего, что товарищ знает о варварах всё.
– Ну раз так, значит что-то совсем древнее.
– Или что-то совсем новое. В любом случае, скоро всё узнаем, хотим мы этого или нет.