Председатель постучал карандашом по графину, что стоял на столе, красным сукном укрытом.
- Тихо! Товарищи колхозники! У нас серьезный вопрос на повестке дня! Не отвлекаемся.
- И надолго сегодня эта хренотень? – поинтересовался Демьян – домой охота.
- Это не хренотень, товарищ Березкин, а важный правительственный Указ будем изучать! – повысил голос Фома Фомич – Тихо! Слушайте сюды!
Он в бумагу глянул, что подсунула ему Устинья Березкина, комсомолка, активистка и секретарь.
- Указ от седьмого августа…
Читал он по бумажке долго и нудно, народ шептался, кое-кто после тяжелой работы задремал.
- Ну а короче?! – выкрикнула с места нетерпеливая Пава Красавина, доярка.
- А если короче, Пава Павловна, то это так. Ежели ты колхозное молоко себе домой таскать будешь, то посадят тебя, голубушку, лет на пять, как пить дать. Поняла?
- Не поняла. Я колхозное не беру, я у своей Буренки токо.
- Вот дура-баба! Буренка не твоя – колхозная.
- Ну, колхозная, так ведь была моя – не унималась Пава.
Тут другие бабы закричали:
- Ну конечно, ты свою Буренку обихаживаешь, а наши бедные коровушки голодные стоят.
- Так сена нету!
Председатель снова принялся стучать об графин, но шум стоял на всю контору. Катя вздохнула, живот потихоньку урчал, подумала, чем там Христя мелких кормит, дома шаром покати из еды, а тут еще собрание, опять тюрьмой грозят.
- Так, товарищи колхозники, доклад окончен. Сейчас начинаем дебаты! – объявил Фома громко.
Проснулась Степанида Хребтова, многодетная вдова. Руку подняла.
- Ебаты?! Товарищ председатель, прошу меня первую, я живу на краю, и корова у меня не доена!
В зале хохот поднялся. Мужики ржали, как кони.
- Вот размечталась! Да кому ты нужна, Степка…
Председатель сердито нахмурил брови.
- Не о том ты думаешь, Степанида Матвеевна, мы тебе, как многодетной одинокой женщине навстречу пошли, корову позволили в личной собственности держать, а ты что? Срываешь мне важное мероприятие!
- А я что, я ничего – хлопала глазами Степанида.
- Вот отнимем корову, узнаешь, чего – пригрозил Фома Фомич…
Собрание закончилось поздно, все разошлись по домам, а Катя осталась, чтобы свекрови помочь зал заседаний после собрания вымыть…
Второй год в деревне голод царил. Колхоз планы поставок выполнял, весь урожай государству отдавая, даже семенной фонд скудным был. Уборочная прошла, Катя на зерновом току работала с Варей. Отработали, нагребли в карманы зерна, да и домой отправились, дома-то дети голодные сидят, есть хотят, а от общественного добра не убудет.
- Стоять! – на выходе с территории зернохранилища бригадир Михаил Красавин возник. А с ним две девушки-подружки: Устинья и Фрося.
- Показывайте, что в карманах несете? Много наворовали колхозного добра? Расхитители-несуны. Попались, бабы Слободцевы – голос Устиньи звучит издевательски.
Все из колхоза что-то несли, свое то хозяйство держать запрещено, а тут все вокруг колхозное, все вокруг мое. Это, если не пойман, не вор. А если пойман… не обессудь. Указ 7-8, прозванный в народе «Дедушкин указ о пяти колосках» действует.
Зерно в карманах было обнаружено, обеих воровок в контору увели, протокол заполнили, Устинья и Фрося с удовольствием расписались, как понятые, и грустные подруги Катя и Варя побрели по домам, уже без зерна. Обычно ворованное зерно жерновами перемалывали, с травой смешивали, да лепехи в печи выпекали, тем и кормились.
Не спали в ту ночь Катя и ее свекровь, плакали, Дуня прибежала, новость услышав. Катя говорила Дуне:
- Заберут меня, Дуня, ты уж тут присмотри за моими детишками, не бросай. Маме трудно одной будет. Эх, судьба наша…
- Не волнуйся, может, обойдется все. Эти девки Устя с Фроськой все придумали, кого в краже уличить. Говорят, председателю в районе хвоста накрутили, что не борется с кражами, а он бригадиров матами крыл. Вот они и стараются, облаву учинили…
Христина прислушивалась к разговору, поняла, что плохо дело – три года назад отца люди злые увезли в тюрьму далекую, а теперь что? И мамку увезут? Катерина мешок собирала. Не зря. Утром приехал участковый на коне вороном и два милиционера на тарантасе, взяли Катю под белы рученьки и в город в кутузку повезли. Варя тоже с ней была, ревела, некрасиво всхлипывая.
Суд тройки.
Катя предстала перед светлые очи «тройки» - три мужчины, один из которых Платон Дубровский, ознакомились с ее «делом». Платон отвел от Кати взгляд.