– Тогда зачем огорчать такого хорошего человека, который много лет носится с таким избалованным ребёнком, как ты? Лейла, ты поступаешь очень плохо, – упрекнула её Модеста.
– Я не покину «Мираж», пока Олдаме не станет лучше, – упрямо заявила герцогиня.
Врач промолчала, не сказав, что Олдама может и умереть, но Лейла и так догадалась о её мыслях.
– Иди, Лейла, тебе надо поспать. Все уже давно разошлись по каютам, – сказала капитан.
Герцогиня послушалась её и покинула палату. Спать она не хотела, слишком тяжело было на душе.
Девушка вышла к трапу корабля, спущенному вниз, и, присев на его ступени, смотрела на звёзды. Она большую часть ночей проводила здесь, пока другие спали или дежурили возле Олдамы. Тут было тихо, и никто не мешал ей думать и плакать, скорбя об Олме и молясь за Олдаму.
Модеста сложила руки возле подушки Олдамы и устало склонила на них голову. Она давно уже не спала, но физически усталости почти не чувствовала. Её измотали неизвестность и долгое ожидание. За последние ночи у Олдамы несколько раз наступала клиническая смерть, из которой она смогла её вытащить. Последний раз, за час до прихода Лейлы, Модеста вновь боролась за угасавшую жизнь изобретательницы. Такие критические моменты почему-то всегда наступали ночью и по этой причине капитан «Миража» старалась не отходить от Олдамы после захода солнца. Модеста скрывала это от подруг, чтобы хоть они не теряли надежды.
– Ах, Олдама, Олдама! Неужели ты будешь столь жестокой, что заставишь нас поставить в гробницу ещё один гроб? – прошептала Модеста, приподняв голову и посмотрев на неподвижную подругу.
Вновь положив голову на руки, врач сидела неподвижно и слушала, как тихо тикают часы, отсчитывавшие, возможно, последние минуты жизни Олдамы. Через час Модесту незаметно охватил сон, вызванный продолжительным бодрствованием.
Спала она довольно долго и крепко, но проснулась от кошмаров. Испугавшись того, что посмела заснуть и, рассердившись на себя, Модеста взглянула на часы и поняла, что рассвет уже близок. Выпрямившись, она вдруг замерла – рука неподвижной Олдамы сжимала конец траурной вуали врача. У Модесты перехватило дыхание и в её ярко-синих глазах вновь зажглась надежда.
– Олдама! Олдама! – позвала подругу капитан, но та даже не пошевелилась.
Ругая себя за то, что заснула, врач засуетилась возле Олдамы, стараясь вывести её из бессознательного состояния. Через четверть часа изобретательница вздрогнула и едва слышно застонала. Модеста почувствовала, что та нуждается в дополнительных силах, которые сейчас тратились на пробуждение организма, и стала передавать свою энергию. Вскоре её старания начали давать результаты.
Олдама перестала стонать и уже дышала ровнее, а её лицо не выглядело смертельно бледным. Врач боялась поверить в такое улучшение после стольких дней отчаяния.
– Олдама, ты слышишь меня? – спросила Модеста, замерев в ожидании ответа.
– Да, – тихо произнесла изобретательница, не открывая глаз.
Но всё же она уже была в сознании и Модеста, чуть не взвизгнув от радости, нажала на кнопку, находившуюся на стене возле двери. По всему громадному «Миражу» прозвучал сигнал тревоги, который здесь, в лазарете, был едва слышен. Ещё заранее подруги условились, что если Олдама умрёт или наоборот придёт в себя, то дежурная должна дать сигнал. Убрав руку с кнопки, на которую она нажала со всей силой, Модеста подбежала к Олдаме и с волнением ловила любое её движение и каждый вздох.
Девушки, разбуженные на рассвете сигналом тревоги, бросились в лазарет. Они спали в траурной одежде, и только вуалей на них сейчас не было. Но Лейла, которая так и не легла спать, прибежала в вуали. Все пять вбежали в палату и увидели усталый, но такой счастливый взгляд капитана «Миража».