Как бы там ни было, Левмер решил во всём этом разобраться и с нетерпением ждал приезда телохранительницы. И всё чаще он подумывал, чтобы попросить помощи у МКСА и устроить дополнительную слежку за Лейлой. Он готов был уже на всё, лишь бы покончить с непонятными исчезновениями наследницы Амертсонов, скрывать которые становилось всё сложнее.
Олдама, чувствуя себя уже достаточно сильной, сидела в зале управления и через иллюминатор смотрела на Эдистер, вокруг которого летал «Мираж». Глориоза, в обязанности которой сейчас входило следить за полётом корабля, тем не менее больше уделяла внимания изобретательнице, молча наблюдая за ней, и делая иногда неуклюжие попытки вывести её из мрачной задумчивости. Олдама впервые покинула пределы лазарета и, не без помощи подруг, ненадолго пришла в зал управления. Ей ещё трудно было совершать длительные прогулки, она быстро утомлялась, чувствуя слабость и головокружение, а потому специально для неё поставили в зале управления большое мягкое кресло, в котором она сейчас полулежала на подушках. Мысли изобретательницы витали далеко, и она редко обращала внимание на то, что происходит вокруг, полностью уходя в свой мир переживаний, воспоминаний и боли. Она даже не заметила того, что «Мираж» стал лететь не так уж плавно, как раньше. Он чуть удалился от прежней орбиты, чтобы уклониться от армады катеров, спускавшихся от прибывших к Эдистеру лайнеров. Глориоза возилась с приборами управления, но корабль, видно, не желал слушаться её в этот раз, и его слегка бросало то вверх, то вниз.
– «Мираж» пританцовывает, как цирковая лошадь, – пожаловалась негромко индианка, когда корабль стал колебаться из стороны в сторону.
Её слова вывели Олдаму из задумчивости. Всё же «Мираж» был её детищем и значил для неё не так уж мало.
– А нечего включать двигатели на разные скорости, да ещё и тормозить при этом, – ответила изобретательница, обратив, наконец, внимание на толчки и колебания корабля. – Передай лучше управление автопилоту.
Она прекрасно знала свой «Мираж», чтобы немедленно установить причину его неправильного поведения.
– А я и не заметила, – сконфуженно улыбнулась Глориоза, выключая лишние двигатели и убирая тормоза.
– Не притворяйся, Глориоза, ты всё прекрасно знаешь и сама. Просто тебе хотелось отвлечь меня, но твои шутки уже не так изобретательны, как до смерти Олмы, – ровным голосом ответила Олдама, и индианка почувствовала, чего той стоило сохранять спокойствие и не поддаваться эмоциям, чтобы не огорчать своей скорбью ещё больше подруг. – После её гибели здесь всё стало другим. Ты заметила, что в «Мираже» появилась какая-то мрачная тишина? И раньше тут мы не особо шумели, но тишина не была такой. Мы часто смеялись, чувствовали здесь себя хорошо и спокойно, а теперь вы почти не разговариваете. А если и общаетесь, то полушёпотом.
– Нам не до веселья, пока ты в таком состоянии, но мы не поссорились, – заверила Глориоза, пересаживаясь поближе к подруге и довольная тем, что та хоть немного разговорилась.
– А я этого и не говорила. Просто нам всем тяжело, а мне особенно. В «Мираже» остался призрак Олмы. И так и должно быть… именно так.
– Почему? – насторожилась Глориоза, боясь, что Олдама опять чем-то расстроится.
– Потому что здесь она появилась на свет и здесь умерла. Это её дом и Олма осталась в нём. Я чувствую это.
Индианке подобное настроение подруги совсем не понравилось: