– Да… но я плохо вижу, – тихо ответил мужчина.
– Кто вы? Что случилось с вашим кораблём и экипажем? – спросила врач, положив свою ладонь на несколько секунд ему на глаза.
– Я – Калу́ф… Илидор напал на нас, и потом подбил корабль. Он продолжает мстить мне, – ответил пострадавший и издал мучительный стон.
Модеста поспешила снять усилившуюся у него боль, и он, всматриваясь в её лицо, сказал:
– Илидор всегда мстил, даже своим людям. Леруи только на это и способны, никому ничего не прощают. Это должно было случиться.
Он перевёл взгляд на Глориозу, и продолжил:
– Она всему виной. Только она. Этот ребёнок был нужен ему. В тот день, когда она родилась, я её проклял… Ей не суждено быть счастливой…
Взгляд Калуфа стал менее осознанным, казалось, что его слова уже больше походили на предсмертный бред. Олдама оттеснила от него подруг, и подошла к изголовью.
– Вы имеете отношение к леруям? – с плохо скрываемой неприязнью спросила Олдама, чуть склонившись над умирающим и глядя в его глаза.
Калуф, взглянув на неё, пришёл в состояние, близкое к замешательству или ужасу. Он попробовал даже приподняться, но это оказалось ему не под силу, и в итоге он только едва заметно шевельнул руками.
– Это ты! Ты! – с неожиданной силой закричал Калуф, не отводя взгляда от Олдамы. – Почему ты до сих пор не исчезла, не умерла? Из-за тебя я сейчас умираю…
Он захрипел от боли, закрыв глаза, но его лицо выдавало столько ужаса и злобы, что Олдама невольно отшатнулась от него.
Она растерянно взглянула на подруг.
– Он бредит, – решила Глориоза, успокаивающе погладив изобретательницу по плечу.
– Вроде бы нет, но смысл его слов не понятен, – тихо ответила врач, заметив, что, сделав усилие, Калуф вновь открыл глаза.
Казалось, он готов был отдать оставшиеся минуты жизнь только ради того, чтобы произнести свои последние слова.
– Ты родилась, чтобы быть несчастной, а с моей смертью над тобой нависнет проклятье. И если ты узнаешь всё, то будешь желать лишь смерти и забвения! – произнёс Калуф слабеющим голосом. – Помни об этом, Олдама…
На миг ошарашенная Модеста утратила свой контроль над ним и он, издав свой последний стон, скончался. Его остановившийся взгляд, обращённый на Олдаму, ещё сохранял отпечаток ненависти.
– Нет, он не бредил, – в наступившей тишине произнесла Модеста.
– Ему известно моё имя, но откуда? Кто я? Из какой семьи, где родилась? Кто мои родители? – прошептала потрясённая Олдама, беспомощно и растерянно глядя на подруг, как будто те могли знать больше, чем она.
– А ты раньше его видела? – спросила Глориоза.
– Нет, никогда, – покачала головой изобретательница, – я уверена в этом.
– Всё это очень странно, – решила индианка, – но не думаю, что сейчас в этом есть что-то опасное для тебя, Олдама. В любом случае, это лишь слова умершего человека.
– Возможно, Калуф что-то знал о твоей семье, но он унёс это в могилу, – сказала Модеста.
– Забудь о том, что он сказал, – посоветовала Глориоза. – Зачем ворошить прошлое, без которого ты и так жила? Кем бы ты ни была рождена, ты стала нам сестрой, остальное, лично для меня, не важно. Не забивай себе голову пустяками.
– Пустяками?! Но если леруи погубили мою семью? – не унималась Олдама. – Как я могу успокоиться, узнав такое? И из-за них же погибла Олма!
– Но и сделать сейчас тоже ничего не сможешь, – возразила Глориоза. – После событий на Кеме, я извлекла урок. Не стоит переживать из-за того, что ты сейчас не в силах понять или изменить. После, возможно, ты всё узнаешь и сможешь исправить, но пока не надо унывать.
– И в чём тут плюсы? – чуть ли не с отчаянием спросила Олдама.
– Если леруи как-то замешаны в том, что ты осталась сиротой, потому что невзлюбили твою семью, значит, твои родители не были плохими людьми, – рассудила Глориоза. – А в остальном мы со временем разберёмся.
– Она права, – мягко поддержала слова подруги Модеста. – Мы тебе поможем во всём разобраться, только не впадай в отчаяние.