— Мама хочет отдать мне Чарингхолл, — сказал Бетти ему. — А я за десять минут едва не разрушил Мосант. Я не способен. Никогда не считал себя легкомысленным, но это так. Я слабак. Говоря Донне о хладнокровности, о том, что в жизни каждого может произойти событие, которое лишает трезвой мысли, я даже не думал… Снова все испортил. Снова. Пройдет пара часов, и я увижу сны наяву: разрушенные дома, выжженные долы, пустоту, смерть. Потому что снова не выдержу наплыва мыслей. Потом, видимо, явится рыжий рыцарь и пронзит меня мечом насквозь, моя душа снова разлетится. Я не собираюсь смотреть на это еще раз… и чужие страдания тоже, — прошептал Бетельгейз полумесяцу и, подавшись внезапному порыву, швырнул кольцо в Селирьеру.
Цепь подхватил отец.
Принц встал.
Русло реки наливалось водами. Майриор шел по течению, не оставляя ряби. Белые одежды практически сливались с грязно-снежными барханами вокруг. Цепочка растворилась — кольцо вернулось на палец законного владельца. Туман поднимался ввысь и формировал новые облака. Ветер стих.
— Мне стыдно, что я подвел тебя, пап, — сказал Бетельгейз, когда Майриор оказался рядом. — Я больше никогда не буду думать о тебе плохо.
— О, а ты думал? Ничего страшного. — Принц едва ощутил пару похлопываний по плечу. — Уверяю, сейчас произошедшее занимает меня в последнюю очередь. Несчастья закаляют, верно? Иногда их нужно пережить, чтобы стать кем-то стоящим.
Плотина, сдерживающая слезы, рухнула. Бетти спрятал лицо в ладонях.
— Я просто жалок! — вырвалось у него. Помедлив, Майриор приобнял его.
— Неправда. Любой другой вызвал бы апокалипсис через пару минут, а ты продержался целых десять. Неплохой результат.
— Люди погибли, чтобы я стал кем-то? — уже со злостью выпалил Бетельгейз. Объятия разжались. Почувствовав, что отец отступил на пару шагов, он опустил ладони. Глаза щипало. Силуэт Майриора расплывался.
— Ты никогда не задумывался, что будет с миром, если меня не станет? Я скажу. Мосант исчезнет со мной. Останется мгновение, чтобы передать ее в руки, способные удержать. Цель оправдывает средства, мой дорогой сын. Это полезный опыт.
— Были другие способы…
Майриор резко откинул челку со взмокшего лба.
— Я уходил не для того, чтобы тебя проверять! Это стечение обстоятельств. Я устал. Ты следил за Мосант десять минут, а я? Скоро пойдет пятая тысяча лет. За пять тысяч лет я ни разу не покидал это измерение, не снимал эту ношу. Не знал, что происходит дома, мне только рассказывали. Лучше бы продолжал не знать, Бетельгейз. Возвращение не связано с твоим промахом, можешь не корить себя.
Повисла пауза.
— Из-за чего же? — с прохладой спросил Бетельгейз. Майриор ответил не сразу:
— Увидел достаточно. Мои поздравления, сын. Буквально только что родился твой очередной дядя. Наше семейное древо растет быстрее, чем я успеваю это осмыслить. Надеюсь, он кончит так же, как твоя младшая тетка — в коме и бесполезности.
Сказав это, Майриор Десенто начал спускаться к реке. Селирьера текла неспешно и ровно.
Пахло дымом и пеплом.
========== Глава 45 Призванная разрушать ==========
16 число месяца Постериоры,
Йонсу В. Ливэйг
Пальцы, окутанные дымкой, касались разорванной грудной клетки — кость к кости, жила к жиле. Ни крови, ни боли, ни шрамов. Никто в целом мире не научился подобному, только она, Йонсу Ливэйг, призванная разрушать. Дымка была цвета малахита. Малахит вырывался из каждой поры на коже; некоторые считали апейрон изумрудным, но она-то всегда знала, что это именно малахит. Йонсу носила напоминание об апейроне в ушах — сережки подарил Валери на третью годовщину, — и его знак, нанесенный на запястье кронпринцем. Михаэль отмечал каждого из личной гвардии: девятнадцать лет назад линии, оплетавшие руку, спрятались под кожу, но после захвата Каалем-сум проявились вновь. Йонсу не сомневалась в его смерти — доказательство было начертано малахитовой крошкой и зачаровано светом. На протяжении жизни оно напоминало о долге. Долг. Единственное, что объединяло Михаэля Аустена и Йонсу Ливэйг: оба считали, что обязаны защищать мир любой ценой. Он — потому что происхождение предполагало ответственность, она — потому что не уважала бы себя, зная, что не помогла тем, кому могла помочь. На других не стоило надеяться. Большинству все равно. И, раз Михаэль оставил Йонсу, биться за равновесие ей предстояло одной.
В Мосант поклонялись серебру; Йонсу верила — настоящая мощь скрыта в зелени апейрона.
Она аккуратно соединяла края рваной раны, останавливала кровотечение и заглушала боль. Жертва не двигалась. Душа была в месте, прозванном «Бездной», на самой границе, откуда еще могла выбраться, а тело осталось пустой оболочкой на берегу Сёльвы. «Бездной» считали скопище душ. Их создали Эрмисса и Майриор во времена, когда Мосант только начинала приобретать знакомые всем очертания. Душа покидала скопище четыре раза — последняя смерть разрывала ее на десятки частей. Благородные храбрецы попадали на небесную гладь, прочие были обречены на пустоту, обрывки их душ путешествовали по Мосант вечно. Йонсу кинула взгляд на Сёльву, течение которой наполняли подобные «крохи», и подумала, что никому на свете не желала бы такой участи. Вот только «никем», по правилам Майриора, становилось большинство.
Рана, наконец, затянулась. Осталось последнее.
— Ненавижу молнии, — прошептала Йонсу, но крошечные голубые разряды все же сорвались с кончиков пальцев. Сердце забилось часто и ровно, легкие расправились. Чуть улыбнувшись, она добавила: — Теперь спи.
Устремленные в небо глаза синаанского воина закрылись. Йонсу поправила шлем на его голове и встала. Колени испачкались в жирной после дождя грязи, но это было неважно. Физическая грязь — ничто по сравнению с грязью душевной. С последней Йонсу поклялась бороться давно, с тех пор, как вместе с отцом встретила Владыку королевства. Вспомнив о нем, полуэльфийка сжала кулаки и обнаружила, что сил практически не осталось: слабость опутала обмякшие мышцы, перед глазами заплясали пятна. Ей был необходим отдых. Как Йонсу ненавидела признавать, что с ней что-то не так!
— Джей! Ты нашел кого-нибудь?
Над завалами показалась смуглая рука, держащая за шкирку нечто мохнатое и пушистое.
— Только котенка, — раздался грубоватый голос. Йонсу хихикнула: слово прозвучало очень смешно. Она, путаясь в ногах, подбежала к завалам. Джейнис выбирался из-под обрушенных стен. На коротком ежике волос осела пыль.
— Живучий малый, — сообщил ее старый друг. Для обычных жителей он выглядел лет на сорок или сорок пять. — Люди погибли, он — остался. Мяукал как проклятый.
— Спасибо, — Йонсу взяла котенка на руки и обнаружила, что тот дрожит. — О, Джей, ему холодно. Согрей. Я не настолько искусна в ваших чарах.
— Хоть в чем-то я лучше, — отозвался с иронией Джейнис и, взяв везунчика обратно, окутался дымком. Раздалось урчание. Это вызвало у Йонсу новую улыбку. Знающие ее люди всегда удивлялись: откуда столько оптимизма? На деле оптимизма не было. Ею руководило желание сделать счастливыми окружающих. Другим станет легче, если они будут знать о чужих бедах? Разумеется нет. Йонсу продолжала улыбаться до тех пор, пока котенок не вырвался на волю и не убежал в сторону единственного моста из столицы, после чего заявила:
— Мне кажется, в городе остался кто-то еще. Но, возможно, это снова кошки или тому подобное. Я еще плохо управляю силами, Джей, — с неудовольствием призналась она. — Апейрон да исцеление — вот что со мной осталось. Стихии не хотят подчиняться. Пока тебя не было, я едва не упала в обморок, пытаясь сдвинуть скалу. Давай передохнем.
— Нет уж, — Джейнис наконец опустился на землю рядом с ней. — Ты начала это дело, поэтому давай доведем его до конца.
Джейнис Марсисаг-Селимейн не умел отдыхать. Как она могла забыть об этом? Эта черта раздражала ее так же, как самого Джея — эмоциональность Йонсу. За долгую дружбу они научились принимать друг друга вместе с недостатками, поэтому Ливэйг, вздохнув, сказала:
— Хорошо. Мы не проверили только руины центрального замка. Ты точно хочешь туда идти?
— Замок и темницу, — поправил Джейнис. — Да, точно. Не знаю, успели ли мы, но нужно успеть.