Йонсу кинула взгляд на блеклое созвездие Ориона, отметила самую скромную из звезд, и вздохнула.
Бетельгейз бы понял. Нечеткое и незримое — он вырос в этом, а Йонсу не могла углубиться в размышления и только мысленно путешествовала по уже известным фактам, по самым верхушкам знаний. Мару Лэй, всю жизнь ходившая по головам. Михаэль…
— Его уже можно называть Мишелем, не обидится, — проворчала она.
…чья хитрость и предусмотрительность позволяла обманывать императрицу за ее спиной. Их брак, больше напоминавший деловой союз. Смерть. Показное горе. Ссора у реки. Мару осталась с Анни. С Анни. Через день — битва. Через день — труп Сёршу. Что произошло после ухода Йонсу?
Она сжала кулаки. В ушах вновь стояла фраза Мару: «Твоя первая ночь в Анлосе закончилась удивительным образом». Тогда гнев ударил в голову с такой силой, что Йонсу умчалась в горячо любимый Веневер, в свой старый дом, подаренный отцу Офелии Нептане и ныне пустующий. Она сумела удержаться, чтобы не ударить — не хотелось терять лицо перед Мару. Уже вечером, сидя на лестнице, Йонсу подумала: справедливо ли злиться на Анни за поступки Михаэля? Нет. Однако ярость с нотами обиды оказалась сильнее рассудка. Не было вопроса «Как он мог так поступить?», Йонсу прекрасно знала «как». Без совести, понятий о приличиях и нормальных человеческих отношениях, так же, как поступал сотни раз до нее. Долгое знакомство? Оно не играло никакой роли. Йонсу даже могла представить, какие мысли вертелись в его голове: «Она моя подчиненная. Она обязана покориться. Она не имеет права вести себя так, как ей хочется. Ее своевольность — пятно на моей репутации». В его представлении такая «первая ночь в Анлосе» была чем-то самим собой разумеющимся. Йонсу оставалось лишь посетовать на собственную невнимательность. Почему она не придала значения синякам и легкой боли, которые оставило подсказкой тело? Да, слабым, легким, едва заметным следам, но по какой причине? Потому что хотелось стать своей в столице? Как молоденькой дурочке? Стакан с лунной отравой убрали служанки, они же убрали постель. Все следующие дни Михаэль был подчеркнуто равнодушен — ни одной мысли о причинах не мелькнуло в ее ветреной голове!
Гнев погас, и Йонсу вернулась в Анлос через час после начала битвы. Ее знания о случившемся ограничивались двумя сплетнями. Первая гласила, что Кэтрин Аустен и Мару подрались на главной площади. Вторая — что Сёршу не появилась утром на казни. Казни. Йонсу словно наяву услышала звоночек. Она поняла.
— Анни, — одними губами произнесла полуэльфийка и улыбнулась, радуясь своей догадливости.
Ну конечно! Сёршу не любила Анни: кто был свидетелем действий дочери десницы Хайленда в Палаис-иссе? Унизительно. Кроме того, Анни проводила время с теми, кому Сёршу не доверяла. Мару решила защитить девочку (причины оставались не вполне ясны) и убрала бывшего Клинка с дороги. Кэтрин же была умна. Она поняла, почему Сёршу не вышла из спальни в то утро.
Значит, драка произошла на главной площади. Йонсу завертела головой. Она стояла на его середине, в месте, где когда-то журчал фонтан. Подумав, Йонс посмотрела под ноги.
— Как оплавленные…
«Как» — ключевое. Камни вовсе не были оплавленными. На них воздействовала сила Мару. Отметив направление этой силы, Йонсу начала медленно отходить к крепостной стене. Кажется, ее в начале битвы обрушила именно она, столкнувшись с Архоем; тела оборотня ни Джейнис, ни Йонсу не нашли — главарь банды остался жив. Но сейчас это было неважно. Йонсу медленно, тщательно вглядываясь в оставленные чарами следы, двигалась в сторону сваленной кучи камней, поверх которой лежала статуя принца Нёрлея. «Это не объяснил бы даже Джей», — подумала Йонсу.
Следы вели в глубину.
Ливэйг опустилась на колени. Пальцы смяли посеревшую траву — она рассыпалась в труху от прикосновения.
— Сила жизни и смерти, — пробормотала Йонсу и посмотрела на ровный серый полукруг рядом. Точно такой же цвет приобрели много лет назад равнины Эллионы в королевстве и остатки зелени Анлоса получасом ранее — уже от ее руки. — Мемория Альфираци.
Она догадывалась какая и даже могла предположить, кто притащил статую основателя последнего культа Хайленда на могилу Кэтрин Аустен. Не ее ли жизнь упрямо чувствовало сердце посреди руин столицы?
— Джей! — крикнула Йонсу и побежала вперед. Осколки кололи кожу сквозь обувь. Больше проблем доставлял мрак в глазах. Она редко доводила себя до изнеможения, но знала, как оно происходит — сколько раз приходилось выхаживать друзей? Кэтрин не была другом, более того, Йонсу не любила Кэт, как не любила всех Клинков Короля, известных или тайных. Однако ее нельзя было оставлять умирать.
Ослабевшие пальцы с трудом поднимали камни и редкие доски. Джейнис приказал ей отойти и отдохнуть — Йонсу нехотя упала на землю и принялась рассеянно наблюдать за происходящим. Кости болели, мир покачивался, к горлу подступала тошнота. В голове крутился старый разговор с Михаэлем. Когда дальнюю родственницу назначили главной меморией храма вместо Леты, он заявил:
— Я ей не доверяю. Сумасшествие и огромная сила — не лучшее сочетание. Примерно такое же, как серебро в жилах, кровосмешение и четвертое перерождение души. Одному Майриору известно, когда Кэтрин сбросит маску.
В тот вечер Лета прокляла девушку, и к переживаниям добавилась новая причина: никто не знал, что ожидать от незнакомых чар. Никто из гвардии не встречался с таким раньше.
Воспоминание заставило Йонсу заволноваться. Будет ли правильным вытаскивать такую душу с границы бездны? Ответ пришел мгновенно. «Каждый заслуживает второй шанс», — пропели переливы малахита в ушах и на руке. В этот момент из-под завала выскользнул рыжий локон. Йонсу вскочила на ноги.
— Я ее вижу! — воскликнула она и принялась помогать. Джейнис не смог ее выгнать снова.
Кэтрин лежала на животе, на затылке ее запеклась кровь, сливавшаяся с волосами. Ее спасло везение: стена обрушилась на ветвистое дерево, и основной удар приняло оно. На мраморном теле не оказалось синяков, Кэтрин не сломала ни кости, не получила ни царапины — Йонсу и Джейнис решили было, что целительница полностью невредима, но потом они решили перевернуть ее на спину. Йонсу вскрикнула.
Зрачки Кэтрин, расширенные до предела, горели странным желтовато-коричневым светом, от них шла густая сеть синевато-серебристых капилляров. Слизистая явно воспалилась. Кожа от бровей до носа была красной, будто содранной, с редкими синими пятнами. Такие же синие пятна спускались по ее шее к вороту платья. В остальном Белая леди Анлоса осталась прежней безупречной статуей. Йонсу беспомощно взглянула на Джейниса.
— Я не вылечу. Это слишком тяжело. Кэт никогда не сможет видеть, что бы я ни сделала.
— Зато будет жить, — непреклонно ответил Джей. Ливэйг вздохнула.
— Разве это станет жизнью… — произнесла Йонсу тихо, но все же склонилась над телом Кэтрин. Она заметила, что руки бывшей главной мемории исцарапаны в кровь, ногти обломаны. Кажется, она пыталась выбраться, но, судя по свежей ране на голове, добилась лишь упавшего сверху камня. Йонсу припала ухом к ее груди и поднесла палец к ноздрям. Кожи коснулось прохладное дыхание.
— Просто без сознания, — вынесла вердикт полуэльфийка. — Секунду…
Рана на затылке вылечилась без труда. Гораздо сложнее оказалось нащупать нити разума, чтобы соединить их между собой. Они путались; голова Йонсу гудела от усталости, но, сжав зубы до скрежета, она добилась своего. Кэтрин шумно вдохнула и поднялась с такой силой, что Ливэйг упала навзничь. Джейнис успел подхватить ее.
Кэтрин продолжала дышать с потусторонним хрипом и свистом, а Йонсу спешно вытирала кровь, закапавшую из носа. Сколько же мощи в этом памятнике бездушия? Слепые глаза Кэт тщетно пытались зацепиться за что-то. Обгоревшие обломанные ресницы, багряная распухшая кожа век, лопнувшие сосуды — все это смотрелось жутко, страшнее скелета Сёршу.