Жалость? Удовлетворение? Анни не понимала, что чувствует. Недоволки раздирали вампиршу, за душой которой тянулся кровавый след длиною в пару тысяч жизней. Бесспорно, в глазах других Ситри Танойтиш заслуживала казни. Вот только… вот только почему в Анни крепла уверенность, что след появился «благодаря» ей самой? Странное заявление совести, ведь впервые Анни встретила Ситри в Палаис-иссе.
«Почему люди становятся злыми? — подумала Анни. — Не рождаются же они такими! В детстве все добрые. Что-то происходит… От них требовали слишком многое или не благодарили. Или не любили! Вот почему». Наверное, Ситри, как Китти Вилариас, не знала, что такое теплые семейные вечера, уют и друзья рядом. Иначе бы не сбежала из империи в королевство — иначе ей бы было что терять.
Жалость оказалась настолько сильна, что из глаз Анни брызнули слезы. Во сне! Слезы! Разве это нормально: ощущать влагу на щеках и щемящую боль в груди во время ночных сновидений? И, главное, из-за кого? Анни сердито отвернулась в сторону запада. Мрачные леса, болота и горы за ними. Если страдать от каждой чужой смерти, пришедшей на днях в этот клочок Мосант, то можно лишиться рассудка.
— Вон.
Когда прямо перед ней появилась фигура Леты Инколоре, Анни отступила на шаг. Бесплотный клинок королевства стоял спиной к ней. Он попросту прошел сквозь Анни — кто из них был бесплотным на самом деле? Судя по тому, что оборотни разбежались от голоса Леты кто куда, ответ был очевиден. Анни де Хёртц стала гостьей в этом воспоминании. Она со страхом изучала резкий силуэт Леты, белые одежды, покрытые инеем, и гадала — реально ли то, что она видит? Если да, то как это может быть? Если нет, то какова причина странного сна? Он отличался от прежних глупых дежавю.
От реальности этого сна хотелось сбежать. Анни закрыла глаза.Она совершенно не горела желанием видеть, что случится дальше. Она… она уже знала, что будет. Просьба о помощи. Отказ. Понимание происходящего. Гордость Ситри испарится вслед за отобранным Королем благословением. Она будет кричать, зовя на помощь, но заклятие бездны прозвучит все равно. Вместо друзей придут боль и смерть. Ситри Танойтиш погибнет от рук «своих» и никогда на вернется на земли Мосант. Ее душа будет уничтожена. И откуда она, Анни, это знала? Ответа не было, но крик подтвердил все предположения.
Она открыла глаза уже в другом месте.
— Не хочу, чтобы все начали так считать.
— Не думал, что тебя продолжает заботить чужое мнение.
— Разве тебе никогда не хотелось достойного отношения к себе?
Мару сидела перед трюмо. На ней было красное платье с глубоким вырезом и тяжелое золотое колье, натершее шею до серых пятен. В зеркале отражалось ее лицо и чьи-то руки на плечах Мару. В отличие от предыдущего сна, здесь Анни не наблюдала немым свидетелем, а была тем человеком, что столь эгоистично отозвался о чужом мнении. Он же держал Мару. «Свои» руки размывались, а женщина в алом платье оставалась четкой. Анни видела каждое крепление на колье.
— Тебе не хотелось признания? Не от случайных людей, нет. От того, кому не побоялся отдать себя, кого считаешь кем-то особенным, — продолжила Мару. — Мы вместе шестьдесят лет — ты до сих пор прячешь меня ото всех, будто стыдясь. Стыдно мне! Не могу понять, кем тебе прихожусь. Надоело делать уступки, но давить считаю омерзительным делом. Ты появляешься раз в неделю, чтобы напомнить о себе, и исчезаешь. Не могу доверять.
Она кинула на человека рядом осуждающий, напряженный взгляд.
— Кто я для тебя? Знаю, что во мне нет огня, но все же?
Картина чуть изменилась. Анни наклонилась к шее Мару и, внутренне дрожа, оставила поцелуй. Это был сон, но без сомнения чужое действие заставило сердце биться чаще. Губы касались холода и шелка. Мару смотрела на размытую тень в зеркале без эмоций… наверное. Может, Анни их просто не видела? Была слишком глупой, чтобы заметить под сдержанностью настоящую жизнь?
— Лучший в мире соратник, — услышала Анни неясно звучащий голос. Мару улыбнулась краешком губ. Колючие кристаллы потеплели, расплавились и вновь стали сияющими озерами, которые помнила Анни.
— Я помню, что писала в том письме. Ты нужен мне, а я — тебе. Помню, кого ты потерял, и ценю память о ней. Просто… — сорвалось у Мару глупое слово, — иногда сердце все же побеждает рассудок. Мне нужно доверие. Хотя бы оно — с неуместными чувствами я справлюсь сама.
«О ком она?» — подумала Анни, и внезапно сон смыло влагой. Она чихнула и открыла глаза. Ночь. На Анни смотрели два малахитовых камушка, а кожу обжигало чужое дыхание. Сначала она испугалась, но потом поняла, что это конь.
— Дурак, — буркнула Анни и вытерла лицо рукавом.
Почему она видела сон глазами мужчины? Этого Анни не могла понять. Не могла понять и того, почему прикосновение к Мару привело в такой трепет. Она ведь… женщина? И к тому же Анни вроде бы поклялась ее ненавидеть? «Ну да, ненавижу. Это не мешает понимать, какая она красивая, — заметила де Хёртц, обращаясь к внутреннему обвинителю. — Это было бы недальновидно, не замечать достоинств врага, на которых тот может сыграть!»
Конь зафырчал, отвлекая ее от мыслей.
— Как жаль, что я не умею разговаривать с лошадьми. Уверена, ты разумнее большинства людей! Сказал бы, что я дура! Только дура могла пойти на восток. Тут ничего нет, а как вернуться назад — непонятно. Есть нечего, холодно… Хоть к синаанцам спускайся! Не зря меня Эдгар взрослым ребенком называл. Нормальные взрослые не жалуются лошадям на жизнь.
Конь снова зафырчал.
— Да что не так? — наконец заволновалась Анни. — Идет кто-то?
Де Хёртц была готова поклясться, что безымянный друг кивнул. Она прислушалась. Шелестели крылья мотыльков, пищали комары, обходя ее стороной… и где-то внизу крался человек. По крайней мере, он шел на двух ногах. Анни захотелось принюхаться, но мысль показалась ей бредовой. Она что, собака? Жизнь, конечно, наступила собачья, однако не настолько… «Даже защититься нечем, только огнем», — раздосадованно подумала Анни и сжала кулаки. Сил хватит. У нее — абсолютно точно. Злостью на правителей двух половинок Мосант Анни могла бы питаться вечно. Играют подданными, точно в куклы! Как не вспомнить слова Мару, сказанные во сне: «Тебе не хотелось признания от того, кому не побоялся отдать себя, кого считаешь кем-то особенным?» Король и императрица были теми «особенными». В их глазах любой, например, Анни, настолько жалок…
— Эй! Здесь есть кто-нибудь?
Приятный мужской голос заставил ее выглянуть из-за коня. Пока она думала о всякой абстрактной ерунде, в реальной жизни успело что-то случиться — как всегда.
— Здравствуйте, — оробев при виде возникшего силуэта, поздоровалась Анни, после чего запунцовела от ответного возгласа.
— Подумать только, такая юная красавица бродит по горам в одиночку! — с акцентом, который Анни охарактеризовала как «тягучий», вопросил незнакомец.
— Я не красавица, — сказала она, чтобы что-то сказать. Мужчина махнул рукой, показывая, что прозвучала полная чушь. Он постепенно оказывался ближе и ближе.
— Постороннему знать лучше, — назидательно произнес он и поклонился. — Ричард, к вашим услугам.
Анни заметила, что он довольно симпатичный, хотя не смогла бы объяснить причину. Вполне может быть потому, что сказал ей комплимент.
— Анни, — представилась она. Фамилию, несмотря на доброжелательность, называть было боязно. К тому же Ричард не назвал свою.
— Интересное. Так звали… кого же так звали? Губернатора Веневера, если не ошибаюсь, только он мужчиной был — протянул мужчина, искоса поглядывая на нее хитрыми глазами. Хитрость, разумеется, им придавал зеленый цвет. Анни вспомнила нависшее перед ней лицо Ситри Танойтиш и вздрогнула. Ричард остановился у костра. Он был высок, худощав и крайне изящно сложен, словно кукла. Дорожный костюм лишь подчеркивал его плюсы. «Есть же такие люди, которые и в болоте будут красавцами», — подумала Анни и спрятала лицо за крупом коня.