Майриор продолжал возмущаться:
— Вы думаете, я идиот? Тогда почему не сказали мне это в лицо? К чему были эти хитрости и ужимки? Идиотские письма, сплетни, подкупы? Замечательно, Михаэлю захотелось мне просто поднасрать в планы, но, милая моя, ты? Я мог бы что-то подобное ожидать от Оскара, выгода ему всегда мозги отупляла, но Саманта, тьма на мою голову, Санурите!
— В чем дело? — Бетельгейз ничего не понимал. От обилия неблагозвучных выражений голова шла кругом.
— Вздумали захапать империю себе? Астрею с носом оставить? Да вы кем возомнили себя? Никогда, никто не занимался таким идиотством без моего согласия! Вампиры, чтобы Кэрлима стала самостоятельной, перерезали всех, кто верил в Эрмиссу! Майоминги верили в меня, находясь в окружении врага! Бейлар Танойтиш пообещал отдать мне первого ребенка, чтобы Нитте-нори оставался независимым до конца света! В Мёрландии по тем же причинам раз в месяц празднуют жертвоприношение! Я не хотел портить последние дни Михаэлю, оставил витать в облаках и надеяться на всякий бред! Но ты! Но Оскар! Охреневшие выскочки, которых не видывал свет! Я скорее сдохну, чем доверю Хайленд таким, как вы!
Выкрикнув это, Майриор сорвал на секунду голос (исцеление произошло мгновенно), но этой секунды хватило, чтобы спокойная, как свечение утренней звезды, Саманта произнесла:
— Мишель говорил, что будет так. Все твои слова неважны. Я верю, что скоро Хайленд станет таким, каким должен быть.
— Откуда тебе знать, каким он должен быть! — вновь взорвался Майриор.
Взгляд леди Саманты был красноречивей всяких слов. Бетельгейз, поймав его, смутился. Он вдруг вспомнил молчаливую служанку из храма Чарингхолла. Как Саманта, она упрямо во что-то — в кого-то? — верила.
А ведь он мог. Мог. Все мог: и однажды не вернуть мир хозяину, забрав себе кольцо, и убить Майриора, и соединить королевство и империю, и убрать горести самому, без спросу. Создать рай на земле, о котором Саманта Санурите мечтала всю жизнь. Бетельгейз знал, о чем она грезила, он хотел того же… продолжая надеяться, что когда-то все изменится без малой крови, без ссор. Что отец одумается и перестанет вымещать злость, зависть и тоску на любимом творении. Майриора нужно было лишь направить… «Когда-то» затянулось на десять тысяч лет. Не слишком ли долго он ждет?
Будто услышав его мысли, леди Саманта Санурите продолжила, лежа в той же позе и со спокойствием любящей матери смотря Майриору прямо в глаза:
— Я верю, что когда-то увижу новый мир, где вы, мой король, останетесь легендой. О добре или о зле — вам решать, кем будут вспоминать. Что вспыхнут новые звезды, проклятия спадут, и Мосант станет раем, коим задумывалась.
— Помешанная, — заявил Майриор. — Ей-богу, помешанная! Раем задумывалась! Да только я знаю, чем она задумывалась! Остальные… — отец прикусил язык, поняв, что о сестре говорить не стоит. — Ой, иди к сатане, что толку с тобой болтать. Хайленда ты не увидишь, это я тебе обещаю, верь, не верь — плевать, не увидишь все равно. А убивать тебя я не буду. Мучайся дальше. С завтрашнего дня ты начнешь замечать в своей жизни удивительные вещи!
— Вы тоже, — коротко ответила Саманта, и в этот момент Бетельгейз почувствовал, как его спину обожгло острейшее, сильнейшее чувство из всех, какие он когда-либо встречал. Спросив себя, кто же способен на такую эмоцию, он обернулся в дверях и отступил на шаг.
Сначала он почувствовал напряжение в глазах, будто они против воли хозяина приготовились заплакать. Потом — пересохло во рту и закололо глубоко в горле. Над грудью повис мельничный жернов. Бетельгейз схватился за край туалетного столика позади себя и припал к нему спиной. Это она. Это не могла быть она! Но, тем не менее, была — замерла, где стояла, увидев его. Губы Йонсу приоткрылись, впуская воздух, которым дышал и он. Бетельгейз смотрел на них, перестав слышать мир вокруг. В эти мгновения могло произойти все что угодно: землетрясение, смерч, разрушение замка, нападение другого бога — он бы не заметил. В какой-то момент Бетти перестал ощущать себя; тогда он, наконец, очнулся и, подумав «Что же ты, дурак, делаешь!», вернул себе телесную форму и с усилием произнес:
— Доброе утро, леди.
Голос отрезвил и Йонсу. Часто-часто заморгав, она сошла с места и продолжила путь. «Не выдай себя, — стучало в голове у Бетельгейза. — Не выдавай себя!» Он вцепился в столешницу крепче. Когда Йонсу прошла мимо, коснувшись краем изорванной туники руки, Бетти подумал, что выбрал себе чересчур тяжелую задачу. Намного легче было бы обнять ее и перенестись далеко-далеко, где не найдет отец, хоть в ненавидимый Чарингхолл или пустые коридоры Ожерелья… К тому же он наверняка уже выдал себя переживаниями.
Увидев отражение в зеркале напротив, Бетти понял, что все мучения остались глубоко внутри. Лицо не предало его.
— Доброе утро, — как можно небрежнее поздоровалась Йонсу. — Доброе утро, Санни. А ты, Майриор, все такое же хамло, верно?
Бетельгейз с трудом сдержал улыбку. Специально ли Йонсу сделала это или нет — теперь уязвленный отец даже не станет разбираться, узнали ли они друг друга.
— Ожидаемая встреча, — сквозь зубы процедил он.
— Напротив, знала бы, кого встречу — осталась дома.
— Неужели. А как же своим остроумием блеснуть? Для меня ожидаемая. Вы с ней, — Майриор кивнул на леди Саманту, — одинаковые.
Йонсу, к сожалению Бетельгейза, клюнула на уловку.
— В каком плане?
— Выскочки! Вот в каком. Ваше раздутое эго, мисс Ливэйг, скоро начнет законы гравитации менять. Стоило на горизонте появиться хайлендскому трону, как вы тут как тут, безродные торговки, в первых рядах! И никак вам не понять, что с таким скудоумием можно только на кухне руководить! Хайленд! Ни один наивный идиот, борец за мир и справедливость, не продержится на нем и дня! А вы к тому же женщины. У вас дури в два раза больше! Логики и здравого смысла меньше, чем у садовой феи! Никаких способностей к мышлению! Одной лишь бы у плиты постоять или с поливалкой у цветов, а второй — как бы извертеться, чтобы мне жизнь испортить!
— Эрмисса меня заключи во тьму, — с издевкой произнесла Йонсу. — Чье эго меняет гравитацию на самом деле?
Майриор наставил на нее палец. Указательный на правой хранил кольцо с частью Хрустального мира. Бетти заметил, что тот невыносимо блестит в отсутствие солнца. Это было странно.
— Заткнись. Не смей называть это имя.
— А то что? — осведомилась Йонсу без тени страха. — Обрушишь беспамятство, как на нее? Легко же тебе вести переговоры — поколдовал и выиграл! Не нужно пытаться выжать из себя остроумие! Не нужно делать вид, что великий артист и душа компании! И вспоминать, что забыл причесаться и ходишь мятый, как с пьянки, тоже. Физическая сила не понадобится: дрыщ и глиста хилая до сих пор!
Дальнейшее произошло слишком быстро, чтобы Бетти что-то понял. Посерев со злости, Майриор набросился на Йонсу и, схватив за лишнюю ткань на талии, оттащил к стене. Зеркало, задрожав, упало на пол и приобрело пару трещин. Леди Саманта охнула и встала с совершенно лишней грациозностью и неторопливостью; Бетельгейз очнулся тогда, когда Йонсу попыталась использовать проверенный прием — ударить каблуком по пальцам, — и неожиданно потерпела неудачу. Майриор успел убрать ногу. Йонсу посмотрела на него с чувством, которого Бетельгейз никогда прежде не замечал в подобных стычках двух старых врагов — странной смесью удивления и восхищения. Это сыграло злую шутку.
— Пап… Пап!
Разумеется, Бетти был сильнее. Ни у кого бы никогда не возникло сомнений, кто из них сильнее: массивный великан или тщедушный вечный подросток. Бетельгейз без труда оттащил замахавшего кулаками отца от Йонсу; Саманта занялась раскрасневшейся полуэльфийкой. Пол под ногами ходил ходуном — Мосант трясло от гнева своего хозяина.
— На! — Майриор сорвал с пальца кольцо. — Забирай! Раз такой умный!
Он швырнул его куда-то в угол, и Бетельгейзу пришлось бросить сдерживать отца, чтобы изловчиться и поймать хрупкое олицетворение мира. Кольцо с полумесяцем горело в руках, но Бетти пришлось надеть его. Раскаленный металл начал терять жар и постепенно вновь охладел. Землетрясение стихло. Майриор, поражая серостью лица, волком смотрел на Йонсу. Ливэйг отвечала тем же. Оба, однако, молчали. На щеке полуэльфийки начинал проявляться синяк. Увидев его, Бетти сжал кулаки (в голове крутилась мысль, что отцу определенно нужно врезать), но Майриор исчез быстрее, чем решение оказалось все-таки принято.