— Думаю, больше да, чем нет, — рассудил принц. — Волноваться о нем в любом случае не стоит. Если бы ты знала этого коня как я, то смерти обрадовалась бы больше.
— Ясно… — протянула она, ощущая себя еще глупее. — А как тебя зовут?
— Можешь называть меня Бетти.
— Это не настоящее имя. Сокращенное!
— Так меня называют близкие. Ты ведь тоже представляешься не тем, что написано в документах. Какое для тебя настоящее: Анни или Анна-Алексия?
Она пробурчала что-то невнятное. Пожар за спиной освещал дорогу. Она вела по берегу, огибая пустыню, и выходила к соединению моря и горной гряды, разделяющей империю на две части. Бетти решил идти напрямик, и Анни мгновенно зачерпнула туфлями песка. Однако думала она не о том. Почему ей так легко рядом с человеком, которого она видит в первый раз? Впрочем, Ричард Оррей встретился тоже «в первый раз», но синаанский вампир был другого мнения. Анни в очередной раз попыталась разглядеть лицо Бетти, но висящее на груди кольцо отвлекло ее. Очевидно, заметив ее внимание, Бетти запахнул белый плащ и спрятал под ним странное украшение. Анни моргнула.
— Я не смогу проводить тебя до Анлоса, — раздался отрезвляющий голос Бетти. — Сейчас мне лучше не появляться на развалинах столицы империи. Не потому что боюсь или что-то вроде того. Там есть человек, то есть… полуэльфийка, с которой мне лучше не видеться. Не время лишаться самообладания. Ты понимаешь, о чем я? Должна.
Анни мотнула головой.
— Последним, что увидело твое прошлое перерождение, стал отчаянный поступок человека, которого он уважал, но, увы, не любил, как человек того заслуживал, — попытка объяснить запутала ее не сколько смыслом, сколько построением. Анни, не понимая, покосилась на Бетти. Тот предпринял еще одну. За руки они уже не держались. — Однажды папа решил построить систему, которая, на его взгляд, давала бы стимул к саморазвитию, к желанию жить благочестиво. Так появились перерождения. Перерождения помнят каждую ошибку прошлого. Каждую упущенную возможность, — голос Бетти едва заметно погрустнел. — Схожие механизмы есть во многих мирах. Пожалуй, они составляют суть всех миров. Я тоже чье-то перерождение и, как ты, не знаю, чье именно. Только догадываюсь — тоже как ты. Любовь подскажет, Анни, — это было произнесено уже с улыбкой. — Любовь подскажет… — он помолчал. — Я не смогу довести тебя до Анлоса, но и одну оставить не могу. Это слишком опасно. Леди Валетта перестала узнавать меня — что говорить о тебе? Она, ослепленная бездной, раздавит мир без оглядки. Ты можешь представить, что когда-то она, смеясь, танцевала на балах Хайленда? Мне с трудом в это верится, а тебе?
Вопрос стал для Анни неожиданностью.
— Ну… — проблеяла она. — Наверное, так всегда происходит, когда сердце забирает Король.
Бетти вздохнул.
— Действительно, — отстраненно заметил он. — Полюбил человек, а сердце забрал Король. Который не хочет принимать, что натворил. Анни, послушай меня внимательно и запомни, что я скажу.
Синаанский принц встал перед ней и наклонился, вновь держа за руку. Анни обомлела: Бетти был до безумия похож на Владыку востока. Только глаза у него были добрые и яркие, как полевые васильки.
— Что бы тебе ни говорили, что бы тебе ни казалось, что бы мой отец ни делал, помни — он любит тебя, как не любит никого. Ни меня, ни своих дочерей, ни мою маму когда-то, ни леди Валетту, ни… — Бетти запнулся и посмотрел на Анни. — В отличие от остальных, он иногда вспоминает, что был человеком. Быть человеком значит уметь любить. Стать богом значит стать абсолютно объективным. Значит обрубить этот мост, любовь, между собой и человечеством. Ладно, это неважно. Ты запомнила, что я тебе сказал?
Анни, глупо моргая, кивнула. На самом деле она совершенно не поняла, о чем ей толковал синаанский принц. Слова, впрочем, в памяти действительно остались. Бетти выпрямился. Цепь, на котором висело кольцо, заблестела в свете луны.
— Отлично. Я перенесу тебя в Айлир-иссе. Там ты встретишь надежного человека. Он позаботится о тебе.
Взгляд Бетти резко затуманился.
— Столько жертв, — проговорил он. — И ради чего? Нет, мне никогда не понять. Я буду сдерживать, сколько смогу, и все равно, что он подумает. В конце концов, разве папа не занимается тем же в Ожерелье? Разве не тем же занимается Чаосин? Доказываем что-то тем, кто боится перемен. Прощай, Анни. Мы еще обязательно встретимся в новой войне.
«Новая война?» — успела подумать Анни, прежде чем вспышка поглотила ее. Перед глазами качалось таинственное кольцо.
Айлир-иссе называлась маленькая площадка на самом южном пике восточных гор. Горы в том месте сворачивали к морю, обрывались крутыми утесами в бурлящую воду и заканчивались равниной, медленно спускавшейся к устью реки. В отличие от Палаис-иссе, тут не было ни башни, ни замка, ни серого тумана, ни пронизывающих ледяных ветров, только маленькая площадка, обдуваемая ветрами. К площадке вела извилистая горная дорога, поднимающаяся до самой вершины. Анни смерила ее презрительным взглядом. После услышанного ей не нужны были никакие «надежные люди». Ведь Бог любит ее, зачем люди?
— Да пошло оно к черту, — с чувством сказала Анни и начала спускаться вниз, где, по ее представлениям, начиналась дорога в Анлос.
Луна скрылась за тучами, впервые за долгое время оставляя ее одну.
========== Глава 50 Верность ==========
19 число месяца Постериоры, раннее утро,
Белладонна
Белладонна редко пользовалась услугами извозчиков. Ей, свободно путешествующей у границ матрицы, не составляло труда оказаться в любой точке Мосант по мановению одной лишь мысли. В то же время спокойная поездка по дорогам Оссатуры казалась ей невыразимой прелестью. Путешествие по собственным землям позволяло наблюдать за жизнью родного края, видеть плоды своих трудов, видеть счастье жителей Темной половины мира. Что могло быть прекрасней ухоженных садов Оссатуры? Что могло быть прекрасней алых полей амарантов, сумрачных лесов? Прекрасней вод Стикса, медленно несущего свои мертвые воды на юг, к заливу Теней? Разве существовало что-то красивее пепельного неба — огненного облака над головой? Только глаза Валентайна — те, прошлые, цвета закатного неба у самого горизонта, сиренево-пурпурные.
Мир за окном дилижанса казался серым и пустым. Белладонна больше не видела ни ядовитой зелени садов, ни лесов, ни нежно-красных полей. Ни одно животное не встретилось ей за три часа поездки, ни одного дома не уловил блуждающий по пустоши взгляд. Восточная граница Оссатуры была мертва, мертва точно так же, как глаза Валентайна спустя десять лет после сошествия к ним, проклятым Майриором. Серебристо-серая земля, чуть светящаяся бездной, просила закрыть шторы, но Донна продолжала смотреть на потерянную границу, думая о чем-то, что заставляло, нахмурившись, изредка бросать взгляд на северо-восток.
Старый дилижанс пустовал на протяжении четырех тысяч лет, собирая пыль и окутываясь паутиной, тускнея. Четыре тысячи лет Белладонна не проезжала по землям Оссатуры, поглощенная то войной, то подготовкой к войне, внутренними раздорами в королевстве, планетами за Гранью. Она верила словам генералов и Леонарда, говорящим, что Оссатура цвела, цветет и будет цвести — прекрасные розы на могиле мира. Она не видела, как и Валентайн, что земли забвения подкрадываются все ближе, захватывая камень за камнем, травинку за травинкой, превращая бытие в ирреальное ничто. Пустой холст, на который просилась новая краска. И сейчас, после сокрушительного предательства Валетты, Оссатура обеднела на пару сотен миль зеленой травы.
Как она была слепа!
Абадонна не хотела верить, что момент упущен. Не она ли говорила Валентайну, что все может воскреснуть? Что ничто не уходит без следа? Ей хотелось верить, что даже пустоши, тронутые бездной, смогут расцвести вновь. Ведь она сама возродилась после смерти, вышла из небытия, воскресла. Нет, не воскресла — переродилась. Прощай, прошлая Белладонна. Ей говорили, что механическое сознание не знает страданий. Говорили, что слезы никогда не проступят у уголков глаз. Говорили, что она не может любить — все человеческое ей чуждо.