Однако она и любила, и плакала, и страдала.
Значит, и эти слова были ложью.
Сейчас она ненавидела. Отсутствие сердца не лишает возможности чувствовать.
Ненависть зарождалась там же, где зарождалось раболепство — в голове. Холодная, взвешенная, рациональная, как ее хозяйка. Белладонне хотелось сравнять замок Валетты с землей, затопить пустоты забвения водой, вырастить новые сады на этом седом пепле. Разрушить Золотые палаты, растоптать трон Короля. Увидеть, как черный огонь пожирает залив Теней, на берегу которого стояли Палаты. За Валентайна. За ее народ. За тех, кто погиб ради обмана. За весь этот проклятый мир.
Вот она, искомая, достойная цель бесконечной жизни.
Волосы, сожженные лавой, чуть отросли, скрывая череп. Кожаная маска плотно обнимала половину лица. Изредка Белладонна прикасалась к ней, проверяя, на месте ли хлипкое прикрытие ее уродства. На месте ли шрам. Аккуратные вишневые губы застыли в странной полуулыбке, обращенной к собственным мыслям. Доспехи — те самые, подаренные мэром Герхельдом, — сияли на теле Донны, заботливо начищенные до блеска. Металлическая рука держала меч, внутри которого плескалось призрачное пламя.
Клинок Валентайна принес Леонард.
Старый друг не покидал Оссатурлэм с тех самых пор, как вернулся с могилы того, кого считал Королем. Именно Леонард выходил свою госпожу, не покидая Донну в минуты сомнений. Он сидел рядом, когда Белладонна со слезами на глазах смотрела на сады у замка, по которым когда-то гуляли они с Валентайном, держал за руку, когда ей хотелось упасть на пожухлую листву. Охранял во время коротких прогулок по берегу Стикса. Донна была благодарна Лео, спасшему ее для реальности, прогнавшему грезы и бессмысленные, бесплодные печали.
Леонард и сейчас сидел рядом, на противоположном сидении, смотря в ту же сторону, что и она сама — на северо-восток.
Войны обезобразили Леонарда. Он знал это, скрывая лицо и тело за черным мрачным железом. Сейчас маски не было: она лежала рядом с парными клинками Белладонны. Леонарду не было нужды скрывать истинного себя за маской в одном лишь присутствии госпожи. Как сверкали его глаза! Какая безумная тоска сквозила в них, видевших так много зла в этом убогом мире. Глаза — зеркало души. Три глубоких рваных шрама проходили по лицу, раздирая кожу от лба до подбородка. Леонард не был ни эльфом, ни человеком и, в противоположность Клинкам, родился в королевстве, на землях Оссатуры. Он увидел мир раньше, чем сама Белладонна. Он застал еще те времена, когда Оссатура не цвела и представляла собой голые степи. Черная кожа, как пламя Донны, черная до обсидиана — и оранжевые глаза цвета гиацинтового кольца Валентайна. Шрамы разделили толстые губы на три части; чья-то палица раздробила нос еще восемь тысяч лет назад. Майриор не стал излечивать одного из своих самых лучших стратегов и воинов. Как же это показательно! Лео никогда не служил Королю, он следовал за благороднейшими из владык синнэ и делал их лучшими.
Сады-кладбища окончательно сменились скалами. Кони громко цокали копытами, в спешном галопе покрывая милю за милей. Проложенная еще в древние времена дорога поднималась вверх, на север, к горам, покрытым вулканической пылью. Рядом тускнел Стикс, касаясь противоположным берегом земель забвения. Белладонна знала, что Леонард смотрел именно на тот, мертвый, берег.
— Зачем мы едем в Гифтгард, моя Донна? — негромко спросил Леонард.
— Ты знаешь.
В то утро — утро формальное, Оссатура не видела солнца уже давно, — Белладонна вышла из замка полная мрачной, холодно-злой решимости.
— Война?
О, как она жаждала войны.
— Да, — сказала Донна, сжимая край скамьи пальцами.
Леонард не отвел глаз от серых пустынных земель Валетты, но Белладонна видела и даже почувствовала, как потеплел взгляд старого генерала. Безусловно, он ждал этого шага от своей Донны.
— Мы едем на встречу с комендантом Гифтгарда. Думаю, ему будет интересно узнать, как именно погибла его госпожа.
В том, чтобы воспользоваться смертью Ситри, Белладонна не видела ничего предосудительного. Ради Оссатуры она была готова преступить через собственные принципы.
— Если он откажется, моя Донна? — Леонард верно понял намерения своей госпожи.
— Не думаю.
Парные клинки лежали рядом, на бархатной подушке, начищенные до тусклого ледяного мерцания, как и ее доспехи. Левая рука обнимала рукоять меча Валентайна. Белладонна была готова воспользоваться и тем, и другим. Любой, кто не на ее стороне — на Его стороне. Ее враг. Враг — априори должен быть мертв.
— Только ли коменданта Гифтгарда вы хотите переманить к нам?
— Я не собираюсь никого переманивать, — отрезала Белладонна. — Они либо на моей стороне, либо уже враги. Друг с сомнением — это нонсенс. Такие друзья хороши только в войне с Хайлендом, войне-обмане. Нет, Леонард, я буду опираться только на тех, кто верен Тьме в сердце. Но отвечая на твой вопрос, скажу следующее, — продолжила она уже спокойнее, без желчи. — В планах нам, Леонард, предстоит путешествие до Каалем-сум.
— Каалем-сум?
— Сейчас там обосновался Архой. Не буду лгать, что доверяю ему. Нет. Но Архой должен выбрать окончательно, кого поддерживает. Довольно ему прятаться в лесах империи, шпионя за Анлосом, Эйон-иссе и Риммой, любопытной дрянью. Он делал это девять лет. Пусть выходит из своих елок; мы и так похоронили его раньше времени.
— Надеюсь, что он откажется, — пробурчал Леонард. — Что же потом?
— Майоминги, Браас, Аливьен-иссе. Им тоже пора выбирать.
— Майоминги… Этот народ никому не подчиняется.
— Они должны быть благодарны нам. Если бы не нападение на Анлос, то армия империи уничтожила бы их.
— «Нам», моя Донна, — мягко напомнил Леонард.
Белладонна нахмурилась. Пальцы постучали по коже сидения. Железная рука чуть скрипнула.
— Ты прав, — нехотя признала она. — Слишком мал шанс, слишком далеки земли. Нам не на кого опереться в этой войне, только на собственные силы.
— Вы не говорите о Синаане.
Дилижанс начал подниматься в горы. Гребень скалы скрыл серую пустошь справа. Белладонна и Леонард оторвались от созерцания будущего поля боя и полностью отдались разговору. Она даже закрыла шторы, чтобы камни вокруг не могли подслушать их. Сознание было закрыто и у Донны, и у Лео. Разговор должен был остаться в тайне. Ходили слухи, что Майриор в очередной раз покинул мир и не появлялся в нем второй день — рекордный срок. В таких важных вещах Белладонны старалась не доверять слухам.
— Что Синаана, здесь давно нет Тьмы. Истинная Тьма всегда была только в Оссатуре. Эти дураки не пойдут против своего Властелина.
— Может, леди Наама…
— Наама? — губы Абадонны дрогнули. — Она поступит так, как поступит Айвена. Сумасшедшая женщина. Огонь совсем сжег ее разум.
— Вы про эту…
— Да, Леонард, именно про это. Это ненормально.
Лео неопределенно дернул бровью. До личных отношений Наамы и Айвены, живущих на одном острове, не было дела ни ему, ни госпоже.
И все же они знали, что обе практически перестали покидать Лакриму, отдавая все свободное время друг другу. Белладонна не хотела думать, чем они занимаются вдвоем. Сумасшедшие, покинутые женщины. Пройдет пара лет, и она станет такой же дурой от пустоты в сердце и желания чем-то ее занять.
— Ричарда, думаю, не хотим видеть ни я, ни вы…
— Возможно, — уклончиво ответила Белладонна. — До его тайн мне нет дела… Наверное. Все же это омерзительно, но талантов Ричарда игры с кронпринцем не отменяют. Послушаем, что он нам скажет. Слышала, что вчера он был в Каалем-сум, вместе с Архоем, и занимался глупостями, а сейчас вернулся домой. Даже не знала, что он живет в Гифтгарде.
— Ричард симпатизировал леди Ситри.
— Леди, — не удержавшись, фыркнула Донна. — Леди! Ситри никогда не была леди… И что значит «симпатизировал»? Неужели рога, поставленные Валентайном, бумерангом вернулись к нему же?
Леонард в изумлении воззрился на нее, и Белладонна поняла, что говорит чересчур резко. Раньше бы она не позволила себе таких слов. Это было на редкость некультурно: лезть в чужую личную жизнь и выражаться при этом с желчью. Тем не менее, снова не удержавшись, она добавила: