— Я найду корабль. Я, мать вашу, адмирал. Ты соберешь наших, оповестишь, кого нужно. Хайленд развалится, кто-то пронюхает, что Кэрлима свободна, и заберет ее. Медлить нельзя, понимаешь? Материалы купим потом, главное — туда попасть.
— Кэрлима принадлежит Хайленду, — Нитсу, в отличие от его, шептала. — Мы окажемся захватчиками. Мало нам неприятностей? Надо все провернуть так, чтобы формально остаться правыми. Остальное уже не важно, пусть считают кем хотят. Не будет оснований для обвинений — мы правы. Вот в чем смысл. А когда заводы Кэрлимы снова заработают, диктовать условия будем мы. Посмотрим, кто окажется лишним в мире.
Йонсу слышала только половину сказанного, остальное проплывало мимо ушей бессвязной информацией. Эмоции захлестывали. Она встала.
— Я обо всем подумал. От хайлендской семейки кто остался? Мару Лэй не может править. Сэрайз мертва, — Йонсу запнулась на ровном месте. — Кэтрин Аустен отказалась от трона как бесплодная. Кто остался? Китти. Я ее найду, и она подпишет документы как наследница.
— Ты пропустил Астрею.
— Ее не видели с битвы при столице!
Никто не заметил ухода. Голос Ричарда повышался и повышался; к говорящим подтянулись остальные вампиры. Йонсу чувствовала, что назревает что-то плохое, что нужно остаться, но эмоции брали вверх. Она ничего не могла с собой поделать. То ли лавина, то ли цунами внутри сносило все. Оставалось два спасительных буйка — Сэрайз и осознание слабоуправляемости апейрона, но, в конце концов, потонули и они. Зайдя за угол злосчастного дома, Йонсу от души разревелась.
========== Глава 52 Последний луч сегодняшнего дня ==========
20 число месяца Постериоры,
Анна де Хёртц
Анни сидела на краю обрыва, свесив ноги, и разглядывала долину впереди. Странное место: кажется, она бывала здесь раньше, но упорно не могла вспомнить, когда посещала его и где оно находилось. Острые зубья скал справа неуловимо напоминали западный хребет у столицы, реки слева — бесчисленные притоки Сёльвы. Между ними расстилались леса. Пахло хвоей; от дурманящего аромата можжевельника закрывались глаза. Где она? В душе разливалось странное спокойствие, как если бы Анни лежала на берегу моря или лужайке, полной травы. Она провела рукой по земле и обнаружила, что суровая почва поросла лианами, нежными и сочными, в которых прятались робкие сиреневые цветы. Захотелось лечь на странную перину; Анни поддалась желанию и откинулась на спину, устремив взгляд в облака. Вот пытался проглотить солнце дракон, вот кролик и медведь застыли рядом, точно друзья. Ей всегда нравилось искать фигуры на небе.
— Тебя мама ищет, — раздался мягкий девичий голос. Анни повернулась. По склону, на котором она лежала, спускалась ослепительно рыжая девочка. Ткань ее платья раздувалась от ветра, две тяжелые косы порывы не могли поднять. — Уже обед. Не хочешь пирожное? Мы с ней испекли утром. С творожным кремом. Папа оценил, ты знаешь, как ему тяжело угодить. Будешь?
«Кто это? — растерялась Анни. Взгляд девочки погрустнел. В зелени глаз будто наступила осень. Незнакомка села рядом и взяла ее за руку. Тепло кожи чувствовалось слабо, Анни сказала бы, что ее обнял туман, а не человек. Тем не менее, от близости этой девочки в душе растеклось спокойствие. Так бывает: призраки оказываются роднее живых людей.
— Не убегай, пожалуйста. Мы все волнуемся за тебя. Или… может, начнешь оставлять записки?
Рука Анни оторвалась от земли и против воли хозяйки изобразила пару жестов. Девочка вздохнула.
— О, это легко! Ты же начал посещать занятия? Буквы должен знать… Различать… Какая разница, кривые они или нет? Любое великое дело начинается… неуклюже! — незнакомка улыбнулась. Ей было лет одиннадцать, не больше. Веснушки заливали все лицо, а там, где они отступили, пробивался золотисто-персиковый загар. Брови блекли на их фоне; ресницы же густой рыжей завесой полуприкрывали глаза. В последних читалась забота и легкая тревога. Глаза выдавали возраст: рыжеволосая красавица была взрослой.
«Обращается ко мне в мужском роде, — отметила Анни. — Но это не может быть прошлое кронпринца. У него не было сестер». То, что в прошлый раз она видела сон именно про него, де Хёртц убедили слова Бетельгейза. Чьи дни посетили ее на этот раз?
Можно было сказать одно: этот человек жил очень давно и не мог говорить. Рука Анни сама собой показала пару жестов. Язык немых оказался красноречивее и лаконичней — девочка озадаченно подалась вперед.
— Горишь? — переспросила она. — В каком смысле? Повтори еще раз.
Понадобилось две руки, чтобы описать ощущение. Одна оказалась у горла, вторая показала на долину впереди. Собеседница, если ее можно было так назвать, продолжала не понимать.
— Жарко и нечем дышать? «Я… я будто горю изнутри»… Помедленнее, пожалуйста! Горишь, когда горит лес? Трава? Я будто горю изнутри, когда горит… мир?
«Как это понимать?» — спросила себя Анни, но вариант оказался, по всей видимости, верным. Девочка вздохнула и обняла ее. Анни поняла, что «вселилась» в человека, который был больше незнакомки раза в два, не меньше.
— Я тоже не люблю, когда эти Аустен что-то поджигают. С тех пор, как их отец ушел, парень с катушек съехал. Разве нормальный человек будет сжигать других? Леса, зверей? Мне даже жалко иногда Эльтаиса. Такой красивый… А мама у него совсем некудышная. Уверена, это Астрея говорит ему сжигать все на свете!
Девочка встала.
— Пошли. Отоспишься дома, и боль пройдет. Ни один пожар не будет гореть вечно; уверена, после него начнется дождь, как всегда.
Дождь кончился на следующее утро. Анни наконец сошла со снежных троп и спустилась к выгоревшим полям, на которых начинала пробиваться трава. Земли Мосант залечивали свои раны, словно по мановению чьей-то волшебной палочки. Зеленые ростки пробивались из горелых деревьев, кусты покрывались листьями. Анни не верила, что природа смогла восстановиться так быстро. На Земле пожары оставляли следы, которые исчезали только спустя десятилетия. Нет, кому-то, наблюдавшему за Мосант, не хотелось видеть червоточину в творении. Оно должно было достигнуть идеала; поэтому раны исцелились за считанные дни, как царапины на руках Анни.
Эпицентр боя — город — не могла исправить даже зеленая трава. Чем ближе Анни подходила к руинам Анлоса, тем страшнее становилась природа вокруг. Она не увидела ни одного дерева, ни одного цветка, травинки с трудом пробивались сквозь бахрому пепла. Мало настоящего; Анни вспоминала прошлое. Здесь стая оборотней раздирала в клочья лошадей, запертых в конюшнях. Труп старого алчного конюха забрала вода Сёльвы. Вот берег, где стоял храм. На склоне, блестевшем от стали, закончили свой земной путь Лиссандро и Ситри. Один, по заверения синаанского принца, наблюдал за Анни с неба; к чему пришел Стальной клинок королевства, можно было только гадать. Впрочем, было ли это важно? От обоих остались только последствия поступков.
Анлос разрушился до основания. Башни, переходы и залы превратились в груду камней. Под лучами солнца вспыхивали осколки стекла и оскверненный кровью металл. Мебель и драгоценности, уцелевшие в пожаре, украли мародеры. Анни была уверена, что в руинах никого не осталось — что можно делать в огромной пепельнице? Жители и тем более правящая верхушка сбежали в другой город. Знать бы только, в какой. Анни готова была последовать за ними, чтобы выплеснуть всю огненную злость. Не только семье Аустен нравилось сжигать людей.
Однако кое в чем она ошибалась.
Сначала Анни услышала ровный стук в ушах. Это оказалось ее собственное сердце; оно никогда не напоминало о себе таким образом, и Анни прижала ладонь к груди, взволновавшись. Оно не болело, даже наоборот — на душе стало легче и приятнее, будто ветром, гулявшим по Анлосу, сдуло некий груз. Потом Анни уловила запах чего-то цветочного. Лаванда? Нет, аромат был приятнее. Столица пропахла лавандой, но этот запах оказался более необычен, хотя знаком. Слишком сильно знаком.
Сирень.
«Мару», — поняла Анни. Значит, вдовствующая принцесса жива. Война не унесла ее вслед за мужем и дочерью.
Чтобы найти Мару, Анни пришлось залезть на завалившуюся на бок башню. С нее открывался превосходный вид — если такое можно было сказать о куче камней с железными прутами и разбитым стеклом. Анни, прячась за балконом, оглядела пустошь бывшего парка и без труда заметила Мару. Та что-то искала прямо под нею.