Она осталась красивой даже сейчас: с пыльными засаленными волосами, блестящей кожей, царапиной на лбу и в платье, которое тщетно пытались отстирать от войны. Подобные мелочи просто не могли испортить Мару; Анни заметила-то их, надеясь очернить вдовствующую принцессу в собственных глазах. Наверное, чтобы добиться такого эффекта, на Мару следовало вылить ушат грязи… в которой ее чудная фигурка стала бы еще стройнее и привлекательнее. Анни одернула себя. Куда она смотрит? С трудом подняв глаза, Анни наткнулась на приоткрытые бледные губы, чуть вздернутый носик над ними, после чего сразу опустила взгляд на шею Мару. Ей показалось, что это наименее эротичная часть тела. Ошибка.
— Как можно быть такой совершенной? — пробурчала обескураженная Анни. На хрупкой шее переливалась цепочка с кулоном в форме сердца. В такие принято вставлять фото любимых людей. Несмотря на любопытство, Анни не прикоснулась к кулону. Какое ей дело, кого любит Мару? Она заметила другое: жилка на шее не билась. Поднеся палец к ее ноздрям, Анни не почувствовала и дыхания. Не могла же Мару умереть! Анни, перепугавшись, припала ухом к ее груди.
Тишина. Не билось.
Не билось даже ее собственное, но этому де Хёртц придала еще меньше значения. Она взяла Мару за руку и обнаружила, что мышцы работают. Тело не превратилось в безвольный кусок мяса. А зрачки, как оказалось, продолжают реагировать на свет.
Окончательно перестав что-либо понимать, Анни села рядом. Она наблюдала, как капля темной густой крови медленно скатывалась по лбу Мару. В цвете капли было сложно разобрать что-либо, кроме серости. Или пепла. Развалины вокруг неустанно напоминали о его оттенке.
— Дьявол, — выругалась Анни. — Не была бы ты такой красивой, горела бы уже, как новогодняя елка в Москве! Пора кончать с этим.
Де Хёртц поднялась и отошла на добрый десяток шагов. С такого расстояния оказались не видны ни разбитые колени, ни коварно приоткрытые губы. Прицелившись, Анни вовсе отвернулась. Теперь она смотрела на кисть Кэтрин и указательный палец, обращенный к востоку. Символично. Анни начала считать про себя.
Раз.
Два.
Что-то продолжало держать ее, не давая сделать это. Анни ненавидела Мару. Что мешало? Неужели жалость? Или очарование внешней красоты?
«Последний луч сегодняшнего дня уйдет в бездну, — подумала она. — И я убью ее. Клянусь».
Солнце застыло над горизонтом, как гигантский гранат. Когда-то, по легендам, так стоял кронпринц Михаэль после боя с Первым меморием Альфираци. Он, в отличие от Анни, не сомневался. Но и Первый меморий не был беременной женщиной с волшебными глазами и фигурой богини. Анни подумала, что ее комплименты в адрес Мару крепчают с каждой минутой.
Она была готова расплакаться от унижения, когда почувствовала невыносимый жар слева от себя — там, где лежала Кэтрин Аустен.
Анни развернулась и, увидев клубок тьмы рядом, завизжала. Из ноздрей, рта, ушей Кэтрин шел дым. Рыжие ручейки крови стремительно бурели, плоть проваливалась внутрь и крошилась серыми пластами. Анни отступила на шаг. Кожа, мышцы, кости — все тлело, отдавая последние крохи жизни тьме. Субстанция крепчала. Она, как безумная, неустанно двигалась кружилась вокруг некой точки — сердца, поняла Анни. Увиденное напоминало души, с которыми она познакомилась на изнанке мира. Что если это душа Кэтрин Аустен?
Тело, размозженное упавшей колонной, окончательно осыпалось прахом. Клубок тьмы начал сжиматься — жар усилился. Анни отступила еще на шаг. Мрак человеческой души пугал ее. Он был беспокойным, как озерцо ртути под светом. Он менялся, менялся… Откуда взялись такие цвета в обычном, привычном мире? Анни никогда не видела их прежде. Только один раз знакомое чувство укололо ее, заставив положить руку на грудь. Там, над сердцем, кожу жгло особенно сильно. «Исчезни, исчезни Бога ради! — мысленно взмолилась Анни на заблудшую душу. — Возвращайся к остальным или растворись!» Тень прекратила сжиматься; лицо Анни обдало жаром. Казалось, ресницы и брови разом обратились в пепел, а глазные яблоки высохли, забрав возможность видеть. Мир стал темным, пустым. В нем было только черное пламя. Оно вцепилось в Анни и попыталось поглотить вслед за душой Кэтрин Аустен — не помня себя от страха, Анни создала свой, и свет вернулся. Красный огонь схлестнулся с черным мраком и крепчал, крепчал, крепчал… В какой-то момент в нем начали возникать сизые полосы, как тогда, в Каалем-сум; потом сердцевина окончательно стала лазуревой, и мрак отпрянул. «Призрачное пламя сжигает души», — вспомнила Анни. Раздался крик — звуковая волна снесла ее с ног и швырнула на землю, точно тряпку.
Когда Анни, очнувшись, встала, развалины замка опустели. В них осталось только двое — она и Мару. Безумная душа исчезла, точно ее не было. О нем напоминало только белое платье Кэтрин Аустен, похороненное в камнях. Анни посмотрела на свои руки — те дрожали.
— Откуда? — сипло спросила она саму себя. Разве это нормально? Разве нормально уметь вызывать силы, которыми владеют другие мемории?
Нет ответа. Нет и того, кто ответил бы на вопрос. Империя превратилась в гигантское пепелище и спрашивать не у кого. Разве что у Наамы, но Огненный клинок Синааны был не менее безумен, чем дух, которого только что уничтожила Анни. У-ни-что-жи-ла. Она мысленно посмаковала это слово. Первая цель ее списка не просто погибла — оказалась вычеркнута из мира навсегда.
А что же Мару? Анни вновь подняла руку в сторону вдовствующей принцессы, глубоко вдохнув. Теперь-то, одолев Кэтрин Аустен снова, она должна справиться! Она уже глядела в лицо чужой смерти. Это несложно. Одно движение — и Мару больше не встанет. Не скажет ей ни слова, не обманет милым личиком, не взглянет снисходительно, точно на ребенка, не поправит всклокоченную челку, не прикоснется… Анни сама не заметила, как плюсы ее задумки резко оказались минусами. Шмыгнув носом, она посмотрела на закат и медленно опустила руку.
«Оно не заходит… — подумала Анни, чувствуя, как решимость покидает ее. — Оно остановилось».
Нет. Не ее. Если бы на месте Мару стояла Айвена, Лета, любой солдат королевства или сама Астрея — Анни бы сделала это. Рука бы не дрогнула.
— Черт, — вырвалось из горла.
Что в ней было такого, в этой Мару… Аустен?
Анни прошла по смеси бетонной крошки, стекла и золы, глядя на золотистые блики ее волос. Закат издевался над ней, показывая лучшее, что было в жертве — раннюю весну, покрытое морозом возрождение. Дорога унесла остатки уверенности. Анни опустилась на колено рядом с Мару и осмотрела раны принцессы. Грязь и сажу стоило смыть, ногу — зафиксировать и перебинтовать. Анни никогда не занималась ни первым, ни вторым, но откуда-то знала, что делать. Таз с водой пришлось снять с крепления, воду — пропустить пару раз через ткань. Потом Анни оторвала кусок от нижней юбки Кэтрин Аустен и промокнула им раны на лице Мару. Они внушали самые серьезные опасения. Был бы под рукой спирт…
Вместо палки Анни приспособила гардину. Прибинтовать ее получилось не сразу. Сделав это, Анни перенесла Мару на «кровать» из дворцовых штор. Вдовствующая принцесса казалась легкой пушинкой. Или это у Анни пробудились силы, которых никогда не было до встречи с ней? Ни пульса, ни дыхания у Мару не появилось; из интереса Анни легла ухом на ее живот, но в ответ прозвучала только жуткая тишина. Хотя, наверное, она просто делала что-то неправильно… Анни очень не хотелось верить, что малыш погиб. При мысли о противоположном вновь начинала болеть и грудина, и шея с застарелым укусом, и рука. Но как глупо было бы жалеть себя рядом с Мару! И ребенком…
— Будущий принц, — прошептала Анни, сморщив нос. — Бедняга.
Ей стало еще грустнее. Привилегия по праву рождения, от которой не отказаться. С чего она вообще решила, что родится мальчик? И родится ли вообще…
Глядя на спокойное во сне — лучше, чем смерть — лицо Мару, Анни думала: от кого он? Кронпринца? Так считало большинство. Анни же помнила отметины на теле вернувшейся из Каалем-сум Мару. Кого она встретила там, в поверженном городе? Кем бы он ни был, встреча вышла не из приятных. Едва ли Мару любительница боли; получается, она носила под сердцем ребенка насильника? Анни жалостливо вздохнула.