Мир начался со тьмы и влаги — им же и кончился. Только тогда, на заре первой жизни Асель, мир все-таки увидел свет — любовь своего создателя, и тем болезненней оказалось понимание, что Майриор больше не коснется ее своей душой. Серебристой, легкой, как лунное сияние.
Ведь не осталось ни его, ни луны.
Почему же осталась она? Разве они не должны уйти вместе? Что удерживало осиротевшее творение в руинах зала Ожерелья?
Асель посмотрела вниз, под ноги — благословенная умирающей Эрмиссой земля не различалась под мутной ртутной жижей. Зато Асель различала звезды: они любопытными искорками, как дети, смотрели на новую эру. Новая эра… Ее увидят вампиры и эльфы, каждый в своем осколке мира, но для Асель будущее темнело с каждым мгновением. Ее жизнь — пропасть между осколками, отпечаток бездны на полотне старого мира. Она никому не нужна. Ее хозяин мертв или умирает. Взрыв в Ожерелье — последний настоящий свет в ее судьбе, а Теллур — последнее чистое сердце.
Вампиры покинули Мосант, эльфы — тоже; половину человеческих душ отец успел перенести под крыло Селены, и Мосант осиротела. В ней не осталось ничего. Асель почувствовала себя такой одинокой и ненужной, что подумала: ради чего Теллур борется с Аргенто у потрескавшегося шарика? Вспышки зеленого и алого над головой не давали забывать об этом.
Ее окружали надгробные маски, силуэты воинов, набегавших друг на друга, башни и сносящие горы и города волны — все из пыли, ничего, кроме нее, в мире тьмы не осталось.
Тысячи богов, тысячи жизней — она проводила в небытие всех, никем не замеченная. Дух мира — слишком абстрактная вещь, чтобы кто-то воспринимал его всерьез, тем более созданную из плоти и крови, как остальные. Она стояла от человечества даже дальше, чем Отец со взглядом-Луной, взирающей свысока. Провожая богов и чужие жизни, перестаешь ценить и первых, и вторых. Кончина каждого — результат событий, вытекающих одно из другого. Логичная цепь. Не потому ли очерствел папа? Эван?
Асель коснулась мира, где царствовал он. Это никак не отозвалось в душе; только холодок пробежал по ногам, как тогда, при встрече с Сэрайз. Не страх. Страх выглядел по-другому. Ее первая жизнь боялась остаться незамеченной, вторая — презирала и страшилась привязанностей и прочих слабостей сердца, третья же никогда не смирилась бы с чувством, охватившим Асель — одиночеством. Если бы последнее не было заложено создателем…
Асель всегда чувствовала частицу горечи внутри. Она с ней родилась. Потери, смерти — Асель выросла на них. Влияние Лорелеи Десенто, Лии Эллиони заставило поселить смерть в земли Мосант. Иначе получилась бы фальшь. Счастье без теней — удел детских фантазий, одиночество — ее финал.
Поэтому Асель стояла здесь, приветствуя смерть.
Смерть оказалась холодной, липкой, безразличной. Старшей дочери Бездны было все равно, кого забирать: людей, любовь или осколки душ. Асель шла по пепельному раю, пока темнота под ногами не стала абсолютной. Каблуки туфель увязали в ней, и Асель поняла, что встретила глубинный провал, разделявший две части измерения. Он был больше, чем просто трещиной. Он — это сама Асель. Судьба любого из миров, чье время вышло. Бездна.
Над бездной завис остров. Папа грезил созданием Небесного города, но новый Кэрлэйири нисколько на него не походил. Серые шпили пронзали смог заводов и мириады распухших тел. Где-то — звезды, где-то — хрустальная пыль, а Эван выбрал смерть и перерождение. Под крышами, насмехаясь, горели фонари и подчеркивали пустое небо. «Неба нет, — подумала Асель. — Бесконечная чернота кругом, куда ни глянь, и под ногами, и над головой, и в самой голове». Тем не менее, мрак не был всесилен — каменный остов города различался, и от него откалывались глыбы. Медленно, точно листья, они падали вниз и исчезали.
Откалывались слишком высоко…
Асель не могла подняться. Каждый ее шаг увязал в невидимой жиже. Легкость оказалась утрачена. Асель могла бы взлететь и в огне, и в центре урагана, но чужая материя липла к ногам кандалами. Дорога наверх оказалась закрыта, последний оплот жизни — недоступен. Отчаявшись, Асель прекратила бессмысленный поход; ноги провалились в субстанцию по щиколотку, и ей пришлось отступить. Сумрак заботливо подвел ее к одной из погасших звезд, которые полукругом охраняли Кэрлиму. Асель видела их с большим трудом, скорее интуитивно, нежели физически. Горела только одна. Она вызывала восхищение.
Так и гаснут звезды — в одиночестве. Асель прислонилась к мертвому шару и опустила глаза. На руках засохла папина кровь. Она вся пропиталась ею, до глубины души, которая, разбухнув, отяжелела. Кровь тянула на дно измерения, туда, где на ртутном полотнище собрались все нечистоты. Подняться не получилось, может, удастся упасть? За ртутной пленкой проглядывался свет. Свет рождения или предсмертный — вот загадка.
Мир раскололся, и самая старая его часть превращалась в ничто. Асель без эмоций осознала, что ее конец близок. Как гром после молний. Скорый конец не вызвал ни боли, ни страха — глупо испытывать что-то из этого, когда позади миллиарды жизней, домом для которых она стала…
— Живых нет, — прошептала Асель. — Осталось то, что никогда не жило, бездушные плоды разума без чувства.
Силуэты Теллура и Аргенто летали сверху и дарили редкие искры света. Асель изловчилась поймать одну. Это был чужой, враждебный свет; попытка сделать родным погасила его. Формулу света стерли из матрицы Мосант первой. Асель закусила губу. Пальцы вызвали ветер, но бриз заглушила тьма; огонь увял; лунное пламя и его сияние постигла та же участь; и только вода осталась на пальцах, не собираясь высыхать. Асель видела в них свое отражение — пропитавшееся кровью тело светилось само по себе. Она стала призраком — во всех смыслах, но не хотела делать из этого трагедии. «Я не человек, — напомнила себе Асель, — как бы другие ни желали меня такой видеть. Переживания так глупы и поверхностны… Может, я и чувствую что-то, но, как папа, не могу это выразить и осознать».
— Слезы, — заметила она, обращаясь к бездне. — Мои глаза сухи, неужели в этой богом забытой дыре остался кто-то еще?
Эван и Висмут не знали цены ни слезам, ни человечности. Принцесса Сэрайз… Разве слезы могут летать? Ведь она там, внизу, где, по поверьям, находятся все Аустены — в аду. Шайлиан? Едва ли огонь стерпел подобное.
Это все же были слезы — соль хрустела на подушечках пальцев вместе с пеплом. Вот только высохли океаны, туман не окутывал галеон, а луна осталась на флагах Кэрлэйири. Асель смяла соленый пепел — в лицо дунуло помадой, кровью и медицинским спиртом. Странная смесь… Она напомнила о заснеженном склоне около Анлоса, к которому ее прошлую жизнь принесла Валетта Инколоре, бессмысленную битву внизу и самодовольную улыбку папы, которую, наконец, получилось простить.
Асель не успела почувствовать дрожь нитей матрицы. Все произошло слишком быстро — она очнулась только тогда, когда в спину обрушилась стена воды. Асель вздрогнула; волосы прилипли ко лбу, платье прижалось к телу. Вода собралась в лужицу у коленей, и в ней Асель заметила примесь крови. Ее? Нет… В отражении жил одинокий замок у берегов королевства Синаана. Он прятался или был спрятан во льдах северного моря, в морском тумане и сиянии портала. В остов замка вмерзли цветы — те же, что украшали ворот платья одной из вампиресс королевства.
— О, женщины твоего папаши, — сказал самый ожидаемый голос на свете. — Они достойны памятника. Впервые завидую.
Асель встала и обратилась лицом к Эвану. Дальний родственник растерял привычную самоуверенность и был холодно-спокоен. Губы не двигались. Может быть, все происходило в ее голове. Хотя, скорее всего, весь мир остался в ее голове. Эван — часть мира, и он тоже там. Как вирус, существо без ядра. Вирус — неизменный спутник жизни и обуславливает эволюционное разнообразие. Стимул к борьбе и выживанию.