Валери… «И» — традиционное сокращение человеческих имен в Хайленде. Анна — Анни, Кэтрин — Китти. Эльфы сокращают иначе, странно, иногда удлиняя. Михаэля можно переиначить в Мишеля, Аделайн — в Адель, саму Йонсу по правилам ждало что-то вроде Йоншель, но, к счастью, ее имя не эльфийское, поэтому она просто Йонс.
А вот каков он, Валери? Или его зовут иначе? Узнать бы… А зачем? Интересно. Интересно внести раздор в собственную беспокойную, сумасшедшую жизнь, перевернуть с ног на голову. Отец будет поражен. Поражен чему? Йонсу ущипнула себя за запястье и попыталась отвлечься.
Михаэль Аустен с жеманной искусственной улыбкой вещал о заслугах лорда Ливэйга в микрофон, иногда сгущая краски, иногда о чем-то умалчивая, иногда вовсе говоря неправду. Об отношениях с Синааной не было сказано ни слова, наоборот, лорд был описан как враг диктатуры Короля. Отец, кажется, даже не обращал внимания на явную ложь. Он, ждавший момента признания всю жизнь, купался в лучах славы и не замечал, с кем сидит дочь, кто шепчет ей на ухо шутки и сплетни, кто иногда ненароком прикасается с ней и сразу же извиняется. Йонсу отвечала дежурным «ничего страшного» и только крепче закутывалась в палантин. Сзади две дамы обсуждали ее колье, сделанное «по странной моде, наверное, восточной» и выражали догадки, кто она и почему сидит с лордом Мэйбсом. Невеста, наверное, считали они. Ливэйг очень надеялась, что Валери не слышит.
Как-то отец рассказывал ей о столичных нравах среди аристократии. Любое внимание здесь расценивалось как флирт. За дамами высокого рода (на награждение других не приглашали) ухаживать ради временных отношений не полагалось, и правило соблюдали все, кроме кронпринца. Последний сдерживаться никоим образом не собирался, из жалоб Аделайн это ясно следовало. Валери же… Что это, попытка исправиться или нечто большее? Как же сложно общаться с людьми! И особенно с мужчинами!
Официальная часть кончилась. Кронпринц Михаэль, шепча в микрофон, чем вызывал мурашки у половины женской аудитории, пригласил всех в соседний зал, где ждали яства и живая музыка. Отца уже уволок тот, кого Йонсу приняла за пажа, а Валери назвал лордом Санурите. Толпа потянула вон из царства мягких кресел. Иногда Ливэйг чувствовала прикосновения к руке уже знакомой кожи и немного радовалась, что Мэйбс рядом. Однако гости все же разъединили их: повернув голову, Йонсу увидела каштановые вихры, возвышающиеся над остальной толпой, привычно-виноватую улыбку Валери. Девушка осталась одна. Грустно… Всегда веселая Йонсу, без труда заводившая знакомых, не чувствовала желания общаться с другими гостями. Толпа несла и несла, как река, и, наконец, отпустила где-то в середине. В гуще Йонсу не нравилось. Пару раз она пыталась с кем-то заговорить, но разговоры не клеились; столичные дамы больше напоминали дурочек; мужчины, наоборот, обсуждали что-то серьезное и сухое, вроде денег. Не оказалось и общих тем. Восхваление потолков и штор, платьев да украшений Йонсу посчитала делом дурным. Без толку Ливэйг говорить терпеть не могла: болтала о том, что имело смысл для нее, болтала много, а потолки интереса не вызывали. Она прилипла к колонне и решила, что наблюдение за людьми сегодня придется ей по душе больше. Так можно найти Валери, шутки и рассказы которого теперь вспоминались с тоской. Скорее всего, он около наследника Хайленда.
Смотря на кронпринца, Йонсу честно признавала: красив, дьявольски красив. Но видела также червоточину, мерзкую смесь презрения ко всем, превосходства и отстраненности, которую прежде встречала у Короля. Обольщает и отталкивает одновременно. Михаэль заметил ее; Йонсу хотелось сбросить с плеч его взгляд, настолько гадок он был. Кронпринц не был человеком. Его мать из того же города, что мать Йонсу, а об отце, об отце и его корнях можно было говорить долго. Множество слухов окружало императорскую семью. Кто-то называл их отродьями дьявола, кто-то чуть ли не святыми. Кто-то указывал на явное сходство первых Аустен с владыкой Синааны. Сплетни Йонсу презирала. В ее представлении, все мысли стоило говорить в лицо. Ей нравилось обсуждать все, кроме людей, правда, иногда желание быть прямолинейной сталкивалось с осознанием того, что, например, сказанная в адрес Короля грязь вызовет топор у шеи. Деньги — движущая сила мира, говорил отец, но от всего защитить не смогут. Будь Йонсу поглупее, она бы не поняла это, но, к счастью, мозгов хватило. И ей не хотелось общаться с этими кичливыми лгунами из высшего света, которые не вынесут правды в лицо. Наверное, поэтому ни с кем не клеились разговоры.
С Валери не возникало чувства незащищенности. Да, он был лордом-герцогом, другом кронпринца, но оказался прост и легок в общении. Его не хотелось ни в чем обвинять. Рядом с ним охватывала теплота и детское озорство, желание спорить и шутить, чтобы скромная зелень вспыхивала летней жарой. Сколько Валери лет? Могло случиться, что Йонсу годится ему в дочки.
Она незаметно отходила все дальше и дальше от кронпринца, пока колонна не спрятала ее. От Михаэля, но и от Мэйбса. Непрошеная тоска впустила когти в тело сразу же. Масла в огонь подлили начавшиеся танцы.
Есть ли более черное чувство, нежели чувство одиночества в толпе? Люди окружают, но ты не чувствуешь их тепла. Ты можешь разговаривать с ними, но не услышишь участия, интереса в их словах. Тем кончились последние жалкие попытки Йонсу разговориться хоть с кем-нибудь. Здесь, в столице Хайленда, она не знала никого, кроме отца и Аделайн. «Не только в Хайленде, — грустно добавила девушка про себя. — Вот и сейчас: я скольжу меж разноцветных платьев и выглаженных фраков, отвечаю на улыбки и приветствия, и все равно одна». Ощутив совсем невыносимую тоску, она поймала очередной взгляд Михаэля Аустена, который сразу же сказал что-то стоящему рядом Валери. Валери что-то ответил, и Йонсу была готова расплакаться от счастья: он начал спускаться! Михаэль, явно уязвленный, проводил его взглядом.
— Что-то случилось?
Вот оно, участие! Валери хотел знать ответ. Он не спрашивал, потому что так просили правила общения, а беспокоился за нее. Йонсу услышала это между слов, и все эмоции вырвались из нее, облекаясь в жгуче-честные слова:
— Да. Я одна на балу. Помню, ты сетовал, что наше знакомство началось неудачно, и ты хотел бы, чтобы оно произошло по-другому, и я… — теперь настал черед Ливэйг запутаться в мыслях.
— Это приглашение на танец? — догадался юноша, воодушевившись.
— Порядочная девушка не приглашает. Она намекает, чтобы пригласили. Так вот, я намекаю, — без раздумий ответила Йонсу. В дальнейшем эта тенденция сохранилась.
— Вот как… Тогда я приглашаю, поняв намек. Согласна?
— Надо подумать. Наверное, да. Не могу отказать лорду.
— А как же мое обаяние и остроумие?
— Украшены скромностью.
Валери во второй раз за вечер протянул ей руку. Дрогнув, Йонсу приняла ее. Мэйбс оказался на полголовы выше; наверное, самодовольный кронпринц страдал от комплексов. Йонсу чувствовала взгляд Михаэля всей кожей. Тот не отпускал даже во время танца. Попытки Валери заглянуть в декольте ощущались не столь остро, хотя, по правилам этикета, Ливэйг обязана была отвесить ему пощечину. Вот только ее даже давать не хотелось. В конце концов, он же не пытается вытащить ее из зала в коридор?
Застенчивый, слишком застенчивый, стесняющийся себя и вечно извиняющийся! Зачем ей такой друг? А с другими веселый и открытый, это слышно по разговорам, когда Валери думает, что она не обращает внимания. Какой Валери настоящий? Девушка хихикнула.
— Я вдруг поняла, что ничего о тебе не знаю. Только имя и всякие мелочи. Откуда ты?
— Из Анлоса, — Валери нежно прижимал ее к себе. — Мой род всегда жил здесь. А ты?
— Мама сирена, папа эльф. Родилась в Аланде.
— Ты полукровка? Надо же. Такая редкость. Ну… я просто чистокровный человек, самый обычный. Сын торговцев, как ты. Мы партнеры кэрлимских вампиров. Я, правда, не занимаюсь этим, родители и братья торгуют, а я как-то… — улыбка Валери чуть угасла.
— Ты в политике, — подсказала Йонсу, чтобы сгладить неловкость от осознания того, что он лентяй.