— Ночь — наше время, — заметила Донна. — Они не ожидают нападения днем. Атака при свете станет более бесчестной. Ты думал об этом? — Валентайн покачал головой. — Привыкай жить в тени, — шепнула она, дернулась в порыве добавить некое обращение, однако промолчала.
— Никогда не привыкну, — ответил Валентайн, подумав про себя, что высказанная правда наполовину горька. — Это не для меня. Но, считаю, ты права. Нападем на закате и попытаемся справиться за ночь, — он не отрывал взгляда от цели. — Я вырос там. Город огромен. Чтобы пересечь Каалем-сум спокойно, потребовалось бы часов пять. Сомневаюсь, что природного мрака хватит для боя.
— Как ты можешь сделать день ночью? — мягко сказала Донна. Ее темно-вишневые губы были совсем рядом. Валентайн видел каждую искорку в магнетически синих глазах.
Таких, как она, не было по ту сторону пролива. И Валентайн имел в виду вовсе не внешность.
— Туман, — отчеканила Валетта Инколоре, шагнув из башни. Небольшая аккуратная грудь Валетты лежала, как на полке, в жестком объятии корсета платья, открытая низким декольте. Бесплотный клинок предпочитала однотонные ткани и простоту в одеяниях. Она с изяществом, размеренно стуча каблуками, прошла по стене. Ветер развевал ее волосы и трепал юбку. Обескровленная кожа ловила каждый блик луны. Валентайн не помнил, когда последний раз видел ее улыбку, слезы или слышал смех. Попав в королевство, бывшая целительница кардинально изменилась. Кого винить? Империю, ударившую Валетту в спину, или Короля, подарившего новую темную цель? Валентайн подумал, что выбрал не тот момент, чтобы рассуждать об этом.
— Конечно же туман, — сказал он, вновь устремляя страждущий взор на Каалем-сум. — Попросим Айвену, и ночь вернется на небо раньше обычного. Мы же делали так при захвате Реймир-сум, верно? Это Ситри придумала.
Донна отвернулась. Она явно была чем-то раздосадована (скупые выражения чувств Валентайн научился распознавать), но выяснять причину он не стал. Желание отомстить сегодня упорно выходило на первый план.
Слева пропел гонг. На побережье у пролива тянулись черные «муравьи» — воины собирались в квадраты когорт. Приказы им отдавал Леонард. Валентайн залюбовался своим детищем, закованные в непроницаемый мрак доспехов воины действовали как единый слаженный механизм. Над ними вздымался лес пик, ветер трепал штандарты с эмблемой королевства. Длинные ряды пушек выстроили в колону, канониры катили к повозкам бочки с порохом, дикие звери рычали, разумные твари издавали вой, от которого замирало сердце. Всего лишь малая часть от войска, которую решили направить в озерный гарнизон и маленький городишко около него. «Невинные люди», — обмолвился вчера на собрании кто-то. Полуночный рыцарь так не считал. Несмотря на то, что слова больно ужалили по совести, он заставил себя думать, что лжецы и трусы должны получить по заслугам.
Гарь, железо и кровь. Подходящая музыка для гибели хайлендских крыс и прочего мусора Мосант.
Внезапно по лицу Валентайн пробежала тень. Вспыхнувшие серебром глаза метнулись к набережной Каалем-сум, к дороге, ведущей с юго-запада. Острый звериный нюх уловил запах мяты и лаванды, запахи, которыми пропахла сама земля по ту сторону гор.
— Что случилось? — спросила Донна. Ее лицо было не менее бесстрастно, чем у Валетты.
Инколоре, как и Валентайн, родилась в Каалем-сум. Пять тысяч лет отделяло их рождение. Валетта неторопливо подошла к краю стены. Безусловно, она тоже учуяла знакомый запах, подумал рыцарь. А может, и не запах, тут же поправил он себя. Черные, как сама бездна, глаза Валетты видели саму жизнь: яркие разноцветные тени, внутри которых билось сердце.
— Армия, — сказала Валетта, обращаясь к пустоте. — Пушечное мясо.
— Это ничего не меняет, — заметила Донна. — Кого бы они ни привели, мы сильнее.
— Он пришел, — прошипел сквозь зубы Валентайн. Ногти на его руках преобразились в звериные когти, но прикосновение Донны успокоило его. Когти медленно втянулись в кожу. Сущность в очередной раз усмирила любовь, но что будет, когда их пути разойдутся сегодня?
— Неужели она отпустила Мишеля? — в пространство произнесла Валетта. Высокомерное выражение лица сменилось на отрешенное. Создавалось впечатление, что Валетта вспомнила о чем-то важном, упустила его и теперь вновь пыталась вернуть мысль. Валентайн мог поклясться, что расчлененные трупы детей, увиденные когда-то в Палаис-иссе, не внушали ему такой ужас, как эти перемены в Бесплотном клинке. Смерть он видел каждый день, но столь глубокое безумие, доходящее до потери себя — никогда. Впрочем, ужас сошел на нет, когда ветер принес новый шлейф лаванды и мяты. Ароматы одурманивали и вызывали видения-ассоциации: Валетта назначила ему встречу в беседке у самой реки, где рассказала об измене. Инколоре никогда не лгала, Валентайн поверил ей сразу. Доказательствами стали увиденные ранее сцены и услышанные фразы, которым он ранее не придавал значения. Выведенный из себя рыцарь оказался у Михаэля через пару минут. Мару в тот день Валентайн не нашел; вечер он провел в той самой беседке, следя за кругами на воде. А потом… потом вернулась Валетта и с отрезвляющей решимостью предложила уйти. Валентайн согласился. Глядя на Донну, сгорая в одолевавшей разум ярости, он понимал, что не жалел о выборе. Если бы не правда, не Инколоре, Валентайн до сих пор прозябал бы в презрении и дарил теплоту души недостойной ее женщине.
— Не попадись в ловушку. Кронпринц специально повел армию сам, — пальцы любимой скользнули по шрамам на лице Валентайна. Валетта незаметно исчезла, не желая дальше чувствовать запах мяты. Она ненавидела мяту, как когда-то ненавидела собственное прошлое. Полуночный рыцарь стыдился ушедших дней. Тогда он был слеп, слаб, беспомощен и ничего не понимал. Цели королевства оказались более определенны и красноречивы.
— Он украл ее у меня, — прорычал Валентайн, откидывая руку Донны. — У собственного внука! Украл, ты понимаешь?!
Донна должна была ревновать. Должна — так думал он. Но Донна не делала этого, относясь к его прошлому с полным спокойствием. И к прошлой жене, и к предательству, и к войне, и к его ненависти к матери, заключенной навеки глубоко в аду царства Ситри. Валентайн поражался этому. Донна была… идеальной.
Прочные узы связывали их. Выше, чище, чем плотская страсть. Валентайн не мог помыслить о том, чтобы между ними случилось нечто большее, чем простой поцелуй. Донна стала для рыцаря светочем, проводником. Забота о Донне стала целью жизни. Валентайн делал все, чтобы она была счастлива. Для остального, низменного, существовала Ситри.
— Отбрось амбиции, — сказала Донна, в очередной раз вырывая из облаков.
— Только у слуг нет амбиций, — отрезал Валентайн. Он уже принял решение, и теперь осталось лишь обговорить детали нападения. — Мы с тобой пойдем первыми. Будем убивать. Я не он, я не буду отсиживаться. Я разнесу эти белые стены и вытащу мерзавца.
— Я создам дым и поведу армию через восточный мост до заката, — ответила Донна. — Попросим Вейни закрыть небо облаками. Наама отрежет путь к отступлению — она любит это делать.
— А я подниму землю из реки, — докончил Валентайн, наконец вспомнив, что владеет силой лавы от рождения, — и наша армия пройдет спокойно. Свет захлебнется в крови.
«И я убью его, — мысленно добавил Валентайн. — Думаю, это станет величайшим делом моей жизни», — он усмехнулся. Валентайну и в голову не приходило задуматься над тем, на кого он идет. Он не считал Михаэля Аустена своим родственником в полном смысле этого слова ни в детстве, ни в юности, ни, тем более, сейчас. А люди… «Я защищал их столько лет, что могу без сомнений убить», — пришла странная мысль.
— О чем ты думаешь? — спросила Донна. Ее всегда интересовало, что происходит в голове Валентайна.
Тот, уже успокоившись, откинул волосы за спину. Первое время Донна смотрела на спутанные кудри с недовольством, но потом привыкла. Она говорила, что Валентайн внес в ее размеренную жизнь хаос, который упорно не получалось понимать до конца.