Сегодня Вейни пришлось их покинуть. Альмейра попросила ее сходить на высокую стену Гифтгарда, чтобы понаблюдать за захватом Каалем-сум. Через пролив сложно было что-либо разглядеть, но даже то малое, что ухитрялся поймать взгляд, доставляло удовольствие. Малышка Аль стояла, сложив руки на зубцах крепостной стены, и смотрела на мир империи, о которой слышала лишь рассказы. Вейни стояла рядом, следя, чтобы принцесса не слишком сильно наклонялась над оградой. С ними была Ситри, не пожелавшая присоединяться к армии нападавших. Танойтиш осталась дома, хотя Айвена догадывалась, какого труда ей это стоило: наблюдать за разорением города, беспокоиться за Валентайна и гордо ничего не делать.
Вторая вампиресса Синааны, обладающая силой металла, стояла справа от подруги, кутаясь в плотный плащ. Когда Вейни на днях выловила Ситри в водах южного океана, она впала в ужас. Не было ни одной кости, что срослась бы правильно в теле Стального клинка. Все из-за Валентайна! Вейни знала, что именно он отказался перенести Ситри домой. Как можно быть таким жестоким? Вейни была возмущена. Если бы подобное произошло с Валеттой Инколоре, вампиресса бы только обрадовалась, но Ситри не вызывала волну недовольства или ненависти своим присутствием. Им с Ситри нечего делить: Танойтиш предпочла Майриору Валентайна, Айвена не понимала ее. Чем руководствовалась Ситри, принимая решение? Как можно променять Майри на Валентайна? Владыка был красивее, сильнее, обладал силой, которой нет ни у кого… Такая глупая! Но несмотря некоторое снисхождение, Вейни любила Стального клинка.
Они, конечно, не были подругами в полном смысле этого слова, но сохраняли самые теплые отношения. Ситри предпочитала путешествия управлению Гифтгардом; Вейни, наоборот, с большим удовольствием сидела в замке вместе с детьми. Ситри не выносила зиму, а Вейни — любую погоду, кроме той, что царила на Лакриме. Ситри спокойно влезала в каждый разговор, не стеснялась выражений; Вейни не позволяло воспитание. В общем и целом, они были совершенно разными. Одной из немногих вещей, объединявших их, стала любовь к деньгам. Ситри дрожала над каждой монеткой, будто та что-то значила сама по себе; Вейни любила их, потому что за пару вистов или ракушек Диких островов можно было купить новые серьги, ожерелье или платье. Они обе любили кровь и обе — серебристую. Ситри состояла в связи с Валентайном, в той самой запретной связи между вампиром и теплокровным существом, от которой зависят оба. Иногда Айвена думала: как же так получилось, что выходец из императорской семьи обладает кровью того же цвета, что и Владыка? Ответ не находился.
Они обе любили войну и любили убивать, хотя каждая — по разным причинам.
Ситри ненавидела людей. Она с удовольствием бы потанцевала на костях во время апокалипсиса, провожая в последний путь тех, кто насмехался над ней раньше, но была вынуждена радоваться редким разрешениям устроить резню. Она, в отличие от Вейни, не страдала от голосов, помутнения рассудка и раздвоения личности во время припадков. Ее действия всегда были осознанными. Вопреки слухам, Ситри не убивала ради забавы, но с легкостью находила причины. Например, твердила, что врагов-хайлендцев нельзя оставлять в живых из осторожности.
Айвена была с ней согласна. Неверующих, отвернувшихся от Короля, следовало убивать с особой жесткостью в назидание остальным. Она полагала так и, все же, чаще пускала кровь в моменты сумасшествия, не понимая, что делает. Смысл действа для самой Вейни — служение Майриору — искажался, но глобальная цель все равно становилась на шаг ближе. Каждая смерть — маленький шажок к полному господству Луны в Мосант. Принявшие ее окажутся в новом мире.
— Что это за красные огоньки? — восхищенно спросила Альмейра, вырывая из размышлений.
Айвена вгляделась в линию противоположного берега.
— Лава, — ответила вместо нее Ситри, как всегда, влезая в чужой разговор. Раздражало, но не все же имеют понятия о приличии?
— Что такое лава?
— Расплавленный камень плюс огонь, — объяснила та. — В Синаане полно ее. Ты не видела?
— Тетя Вейни, ты покажешь мне лаву? — обратилась Аль к наставнице.
— Милая, не думаю, что это хорошая идея. Она жжется.
— Папа не позволит лаве сжечь меня, — уверенно заявила девочка.
С этим трудно было поспорить.
— Всем бы таких родителей, — заметила Ситри. — Моя мамаша скорее утопила бы меня в лаве.
— Я своих не знаю, — равнодушно пожала хрупкими плечами Вейни. Ее давно покинули воспоминания и о детстве, и о Югославии, и о переезде в другую страну. Смертная жизнь начиналась с венчания в католической церкви. До того ее окружали грехи, которые Вейни поспешила изгнать из памяти. Юная девушка предпочла «не знать» родителей, отвернувшихся от бога. Вейни не была уверена, что они сильно горевали о сбежавшей «помешанной» дочери.
— Кто ваша мама, тетя Ситри? — Аль так произносила ее имя, что получалось что-то вроде «Ситти». Девочка даже нахмурилась. Густые брови нависли над темными глазами, непроглядными, как самая темная ночь. Видимо, такое отношение матери к дочери возмутило принцессу. Вейни пыталась научить Аль манерам, и, кажется, у нее это получилось. Альмейру возмущало каждое проявление нетактичности, грубые слова — идеальная принцесса!
Ситри ответила не сразу. Наверное, думала, как сказать помягче, по крайней мере, Айвена надеялась на это.
— Леди Сёршу, — Ситри даже улыбнулась, правда, криво. — Воительница всея империи, палач Света и одна из лучших подруг тамошней правительницы. Я родилась в столице Хайленда, ты знала об этом?
— Нет, — прошептала Аль, нахмурившись еще сильнее. — А кто папа?
Ситри закусила губу. Айвена искоса на нее посмотрела. Что ответит? Правду или ложь? Подруга выбрала последнее.
— Не знаю, — сказала Ситри. — Она мне не говорила. Это неважно. Отец, Альмейра, не тот, кто… поучаствовал, а тот, кто воспитывал. В моем случае — никто.
— Зачем ты так говоришь, — зашептала Айвена, чтобы Аль не услышала. — Она ведь запомнит.
— И? — раздраженно отозвалась Ситри, тоже опуская голос до шепота. — Я неправду говорю?
— Не надо при ней такого говорить, — упрямо гнула свое Вейни. — Просто не надо.
— О чем вы шепчетесь?
Вейни заулыбалась. Она всегда так делала, когда хотела вызвать доверие. Улыбка Айвены разоружала врагов — кому могло прийти в голову, что в следующий момент ледяная пика пронзит их насквозь? Вейни пользовалась собственной невинностью. Она, выглядевшая как ребенок, со всеми сохраняла хорошие отношения. Это стало уже потребностью. Дома, на Земле, у Вейни не получилось создать семью, но Клинки Синааны стали ею. Она считала их братьями и сестрами, Майриора — супругом, союз с которым скрепили где-то на небесах, и он был чище и благороднее, чем любой брак, свершенный в церкви, а Бетти, Римма и Аль стали для Айвены детьми, родившимися по несправедливости не у нее.
— О тебе, моя милая, — прощебетала Вейни. — О том, какая же ты красивая и как будет рада мама, когда вернется. Ты ждешь этого?
— Конечно! — восторженно воскликнула Аль. — Конечно! Я так ее жду. Тетя Вейни, — уже другим тоном спросила она, — а что будет с Рэм и тетей Летой?
Ситри послала на Айвену странный взгляд, полный самых разнообразных чувств. Вопрос взволновал даже Стального клинка, которой было плевать на всех, кроме себя. Вейни чудом сохранила непринужденный вид. Альмейра внимательно наблюдала за обеими. Сегодня на ней было пышное персиковое платье, чуть с золотинкой. Айвена выбирала его сама, девочка оказалась в восторге. Сколько еще будут действовать такие подарки? Помнится, на семилетие Римма внезапно попросила катану. Айвена была в шоке, а отец малютки, Майри, странно ухмыляясь, создал из лазурного света Золотых палат клинок, который девочка потеряла спустя пару месяцев где-то в Мёрланде. Теперь, по слухам, с ним ходил наследник острова, посчитав катану божьим провидением, упавшим с неба.