— Это было нечестно!
Глаза Альмейры горели от возбуждения.
— Рэм тебя ждет в Зачарованных садах. Я построил там длинную-длинную горку. Вы будете сидеть на драконе и летать вверх ногами, плавать под водой и громко-громко визжать. Езжай быстрее, пока Рэм не начала без тебя, — Бетельгейз погладил ближайшего коня по гриве, что-то шепнул, и вся тройка забила копытами, шумно дыша. Кучер выпрямился.
— А ты? — обиделась Альмейра, свешиваясь в оконце.
— Жди меня через пять минут, — Бетельгейз подал знак кучеру, карета тронулась с места, обдав Вейни прохладным воздухом. Принц проводил экипаж взглядом. Айвена, переминаясь с ноги на ногу, робко спросила:
— Где ваш отец?
— В Ожерелье, — откликнулся Бетельгейз.
«Во время нападения на Каалем-сум», — отметила Вейни огорченно. Пока Клинки бились за его имя, Король проводил время с ненавистной серой тенью. К огорчению прибавилась обида — на ресницах вновь зависли слезы, которые, к счастью, принц не успел заметить. Когда он повернулся, Айвена уже вытерла одинокие капельки рукавом.
— Не понимаю, как Ситри здесь живет… — протянула она. — Гадкая пыль постоянно лезет в глаза!
Бетельгейз взял Вейни под локоть, и они поднялись обратно к стене. Изредка слышались раскаты грома и чьей-то далекий рык. «Валентайн», — без труда поняла вампиресса. Ситри Танойтиш стояла, цепляясь за зубцы когтями. Когда она волновалась, узкие длинные ноготочки неизбежно покрывались сталью. Подруга могла сколько угодно говорить, что находится рядом с Валентайном по причине секса, но Вейни верила, что их связывает что-то большее. Даже если сама Ситри считала любовь детской сказкой.
Услышав шаги, Танойтиш обернулась и всплеснула руками.
— Явился-не запылился! Два часа тебя жду! — возмутилась она, тщательно пряча радость. — Что ты делал, фей переводил через дорогу?
Бетельгейз подошел к Ситри. Город по другую сторону пролива изнемогал в магических вспышках. От одной из них, самой яркой, принц вздрогнул. Айвена обозвала себя дурой. Майриор находился в Ожерелье один — Валетта Инколоре в это время пожирала души Каалем-сум. Он все-таки не предал ее снова, и от этой мысли стало легче.
— Простите, — крайне вежливо сказал Бетельгейз. — Залюбовался закатом и не заметил, что время уже пришло. Сейчас все сделаю.
— Может, и нос исправишь? — с надеждой вздохнула Ситри, сбрасывая плащ. Айвена прикрыла глаза ладонью. Ей совсем не хотелось видеть искалеченное тело Стального клинка.
Ситри просила выпрямить нос каждый раз, но Бетельгейз непреклонно отвечал:
— Это ваша изюминка. Я не буду его трогать.
— Жаль.
Айвена положила подбородок на зубец, наблюдая за городом, как Альмейра десятью минутами ранее. Над проливом клубились черные тучи, но над Каалем-сум и Реймир-сум небо оставалось чистым. Туман, который она пригнала на закате, унесло на юг. Вспышки пронзали воздух, а привычные созвездия дополнялись новыми огоньками. Так всегда происходило во время битв, но сегодня героев оказалось больше, чем обычно. Возможно потому, что битву при Каалем-сум судил не Майриор, а Бетельгейз. Принц прощал людям слишком многое, считала Айвена. Ее Бог был жесток, тверд, суров и неумолим. Он не знал сострадания и карал всех слабых. Крепость духа проверялась испытаниями, которые могла помочь пройти лишь вера во всемогущество и любовь Бога к тем, кто признал его. Остальные были недостойны попасть на небо. После обычных битв звездами становились Клинки и храбрейшие солдаты королевства; сегодня «героями» умерли даже еретики Хайленда. Это возмущало Айвену, но пожаловаться кому-либо на подобное ей не хватило духу.
От очередной вспышки ночную гладь разрезала падающая звезда и, как показалось впечатлительной Вейни, упала где-то в горах у Нойры. Загадать желание она не успела и потому огорчилась. Новые звезды падать не желали.
— Ты бы занялся сестрой. Альмейра витает в облаках, как ее отец, — услышала Вейни обрывок чужого разговора.
— Отстань от Аль, — сказала она, не отрывая глаз от неба.
— Пусть витает, леди Ситри. Она совсем маленькая.
— Тогда рассказывай ей сказки с адекватным смыслом, а не о глупых принцессах, их спасителях и том, что нужно быть милой и услужливой, как половая тряпка. В реальной жизни это не работает, такие люди барахтаются на дне социума.
Айвена обиделась, приняв все на свой счет.
— Хорошо, я буду рассказывать чарингхолльские сказки о мести и власти. Знаю их достаточно. Дядя часто приходил ко мне перед сном, пока мама не видела. Он хотел напугать, но я слушал с удовольствием. В моем мире детские сказки темны так же, как вид за окном. Например, вот эта…
Айвена печально вздохнула (услышанное ее совершенно не обрадовало) и погрузилась в чарующий мир теней.
========== Глава 32 Мир теней ==========
Последняя эра Черной империи,
принц Бетельгейз Чарингхолле-Десенто
— Кровью сердца я призываю тебя. Мой эйдос чист, как кристаллы твоего храма. Кровь от крови, жизнь от смерти. Мудрость, сила, безжалостность. Приди к своему дитя, Чаосин.
Призрачные свечи качнулись. Блики заиграли на кинжале, лежащем поверх молитвенника. Это значило, что обращение услышано.
— О, Всеблагая, Милосердная Владычица! Мы просим тебя о силе, мы просим благословения. Мы — наследники империи и устали видеть, как разрушается страна. Нынешний повелитель стар, слаб, слеп. Он не видит опасности, повисшей над Чарингхоллом. Услышь нас, я верю, ты слышишь. Позволь пролить жестокость в твоих палатах, Созидательница…
Мама шептала, закрыв глаза, с мукой на лице и беспокойно подергивающимися веками. Весь ее вид говорил: перед Бетельгейзом стоит неистовая религиозная фанатичка, способная раздавить любого, кто скажет хоть одно нелицеприятное слово в адрес главного храма. Руки Сиенны Чарингхолле судорожно сжимались вокруг несуществующего горла, а молитва вырывалась со свистом и страхом. Бетельгейз видел ее страх перед божеством. Здесь, в мире, сотканном из обрывков души, ее проявления — эмоции, чувства, желания, цели — различались отчетливо.
И пол, и стены, и две женщины рядом — все из одного, он сам, чарингхолльский принц — тоже.
«Кровью сердца» — странное вступление, учитывая, что ни у кого нет ни первого, ни второго. Две вещи в измерении-изгое сохранили материальную сущность: трон и меч, который сделали оружием ближайшего к правителю советника — главного чаоситта. Подобие сердца имел только Бетельгейз, оно досталось от отца. Вместо крови по сосудам тек черный с искорками дым; Бетти обладал им же, но, в отличие от остальных, к его мраку примешивалось серебро. Открытие сделал дядя, когда сидел с ним перед сном — ему хотелось доказать, что «юнец — чужак». Тогда Бетельгейз впервые почувствовал боль. Рана зажила быстро, о ней никто не узнал. Если бы дядя стоял у молитвенника, то не смог бы сказать «мой эйдос чист, как кристаллы твоего храма» — богиня-созидательница непременно поразила бы лгуна светом. Поэтому, наверное, принц Альбиус остался за дверями, самодовольно бросив «Она поймет и по-другому». Это значило, что Владычица мира читает его молчание.
У Бетельгейза тоже была своя молитва. Он не знал, зачем мама привела его в храм посреди падения одной песчинки, чарингхолльских «суток», но привык, что желания Сиенны возникают спонтанно и неожиданно для других. На протяжении шестнадцати тысяч падений, с тех пор, как научился ходить, Бетельгейз следовал за мамой в храм. Дядя отмечал, что Сиенна просто боится оставлять сына в одиночестве. Не без причин.
Своя молитва. Мама учила общепринятым, но Бетельгейз (возможно, было виновато влияние дяди) сочинил другие. У него не существовало постоянной. Каждое падение душа просила разное. В этот раз он, глядя на кинжал, бессвязно думал:
«Возлюбленная Чаосин, сделай так, чтобы я покинул твой мир. Я знаю, страх — это грех, но он сильнее меня. Здесь слишком темно, пойми. Все ненавидят меня. Я изгой. Мне жалко маму, она беспокоится обо мне. Дядя угрожает, когда она не видит, не могу рассказать ей. Я хочу увидеть отца. Я никогда его не видел. Отпусти, пожалуйста».