— Не понимаю, что происходит в твоей голове. Ты считаешь Чаосин мерилом справедливости, воплощением добродетели, но по какой-то причине она должна обозлиться за то, что мы спасаем чью-то жизнь. Это по меньшей мере нелогично. Хватит болтать, действуй уже. Я пошел за остальными, — Альбиус спрыгнул с кровати и, закинув клинок на плечо, обратился к племяннику: — Помни, что я тебе говорил. Прощай.
Это «прощай» значило, вопреки общепринятому смыслу, «надеюсь, мы больше не увидимся». Бетельгейз едва заметно кивнул. Он не собирался возвращаться и надеялся, что мир отца примет его, в отличие от Чарингхолла. Усталость от чужого презрения усиливалась с каждым падением. Он варился в этом котле заживо и все понимал. Понимал и Альбиус. Ненавидя, он дал возможность племяннику исполнить давнюю мечту. Конечно, Бетельгейз понимал, что мотивацией для дяди выступил далеко не альтруизм, но радости это не умаляло. В этот момент он любил его по-особенному. «Люди часто делают добро, сами того не понимая, — подумал Бетельгейз. — Действие не перестает быть добром для других. Жаль, что теряется смысл для души совершившего». Жалел он, но не дядя. Альбиус Чарингхолле не верил ни в душу, ни в ее просветление. Он перешагнул через труп, лежащий в дверном проеме, и исчез во мраке коридора.
— Что он тебе сказал? — взволнованно спросила Сиенна, и Бетельгейз утонул в объятиях чарингхолльской принцессы. Мама обвила его за плечи и опустила голову на плечо. Светская дама со всеми, наедине с сыном она превращалась в нежную и трепетную мать.
— Дядя рассказывал мне сказку.
— Сказку! — голос Сиенны зазвенел. — Ты не маленький ребенок, чтобы в них верить. Сколько раз просила не засорять тебе голову! Милый, в них нет ничего полезного. Они воспитывают наивность… Хорошо, что твой отец того же мнения, что и я.
Бетельгейз помолчал.
— Какой он? — наконец, спросил он.
Сиенна прижала сына к себе еще крепче.
— Невероятный. У него столько идей! Он не знает грусти и уверен в себе. Не позволяет брать отчаянию верх. Всегда улыбается, так обходителен… Уверена, вы понравитесь друг другу. Тебе ведь нравится Альбиус? Твой отец похож на него.
Бетельгейз разочарованно опустил глаза. Носы туфель заблестели от их сияния. Юноша подумал, что меньше всего хотел бы услышать такое определение. Обида на кого точила душу папы, если он стал таким же, как дядя?
— Не забывай меня, милый. Я буду иногда навещать вас… Правда, время в Чарингхолле и Мосант так разнится. Произойдет удивительная вещь: ты станешь старше меня во много раз, — Сиенна вдруг помрачнела, будто вспомнив о чем-то неприятном. — Помни меня, свою страну и предначертанную судьбу.
Трон. Власть, которая его никогда не привлекала. Бетельгейз хотел бы в этом признаться, но образ огорченной матери долго преследовал его. Мама мечтала о моменте, когда ее единственный сын станет императором, как он сам грезил о свободной жизни где-то далеко-далеко, вне опостылевших обязанностей и обещаний. С глубокого детства Бетельгейз знал, кем станет в будущем, и это заставляло опускать руки. Долгое время он не видел способа вздохнуть полной грудью, увидеть то, к чему стремилась душа. Дядя Альбиус подарил ему шанс. Хотя бы увидеть, хотя бы ненадолго…
— Я обещаю, — поклялся Бетти. Он будет помнить, но не станет стремиться к судьбе.
Сиенна села перед ним на колени и взяла за руку.
— Я перенесу тебя в Ожерелье. Отец встретит, он знает о твоем приходе — мы связаны душами. Ты узнаешь его — вы слишком похожи, чтобы не заметить друг друга. Я не смогу отправиться следом, время сыграет злую шутку, если я исчезну. Альби прав. Люблю тебя.
— Я тоже люблю тебя, мам.
Сиенна сжала его руку в знак привязанности. Родная энергия окружила Бетельгейза.
— Закрой глаза.
Он послушно исполнил просьбу. Спокойствие застелило разум.
Сначала Бетти почувствовал ветер. Он коснулся лица на излете, будто спеша куда-то, и действительно умчался прочь, стоило Бетти подумать, как же приятно ощущать овеществленные перемены. Изменения практически не касались Чарингхолла, мир без света окостенел давно. Потому юноша повернул голову в сторону ушедшего ветра и пожелал, чтобы Мосант полнилась ветрами, как Чарингхолл — туманом. Тогда он увидел свет. Стена света находилась совсем рядом. «Странно, я не открывал глаза», — подумал Бетти и, с усилием подняв веки (те вдруг налились тяжестью), различил в «стене» замок со стеклянными переходами и округлыми низкими башнями. Впрочем, замком здание было назвать сложно. Оно скорее напоминало длинный коридор, ведущий в никуда, с декоративными надстройками и опустевшими балконами. Почему-то Бетельгейзу казалось, что раньше это место выглядело совсем иначе. Давным-давно «замок» не висел над пустотой. В нем, наверное, жили люди.
Внимание Бетельгейза привлекла пустота вокруг. Что было за ней? Бесконечна ли она? Или где-то далеко висел над бездной такой же коридор или целый замок? А может, их было много? Может, целая вереница обителей богов разорвалась после ужасного взрыва? Взрыв разделил их и отдалил. Порой, будто в подтверждение, он видел всполохи света за темной материей.
Бетти стоял на полуразрушенном мосту, соединявшем размытый бастион Чарингхолла позади и серебристый коридор. Он не сразу заметил, что одна его нога застыла над небытием. Факт не испугал, и Бетельгейз продолжил идти по мраку. Он видел, что по ту сторону моста кто-то стоял. «Отец», — понял чарингхолльский принц, ускоряя шаг. Радость и волнение попеременно атаковали спокойствие Бетельгейза. Губы сами собой растягивались в улыбке, взгляд жадно изучал силуэт мужчины в белом, бродившего по краю бездны. Интересно, какой он? Невероятный… Не знает печали, не сдается, не останавливается. Наверное, отец — его противоположность.
Некоторое время они молча смотрели друг на друга, оценивая. Майриор был ниже Бетельгейза, худее, но сутулился точно так же, как сын. Бетти с удивлением узнавал детали внешности, которые встречал в отражении. Он не мог даже представить, что похож на отца настолько сильно. Но физическими данными все и кончалось. Майриор не производил впечатления неуверенного в себе человека. Наоборот, он лучился превосходством. Стало быть, в других мирах не презирают таких, как они? Не насмехаются, как в Чарингхолле? Бетельгейз мысленно поблагодарил Чаосин за то, что она выполнила просьбу и послала дядю помочь ему.
На пальцах отца Бетти увидел кольца. Первым в глаза бросился мизинец левой руки, на котором напоминала о доме хрупкая тонкая полоса металла с каплевидной сферой посередине. Внутри сферы жил призрачный огонь. Бетельгейз не стал долго разглядывать его, внимание сразу привлекли следующие. На безымянном пальце светилась изнутри полоса белого золота с бриллиантовыми вкраплениям (названия и значения слов вспыхивали в голове Бетти сами). Следом, на указательном, с трудом держался в креплении сапфировый полумесяц. Последнее Бетельгейз не успел разглядеть. Майриор убрал руки в карманы — юноша осекся. Отец качнулся вперед, будто раздумывая, и быстро, плавно подошел к нему.
— Майриор. Будем знакомы.
— Бетельгейз, — удивленный тон не получилось скрыть, но Майриор явно не придал ему значения.
— Название солнца моего родного мира. Его тезка есть на небе Мосант и Вселенной. Имя выбирал я. Хотя, думаю, Сиенна сказала, что тебя назвали в честь дедушки. Вздор. Она его терпеть не могла, к чему вдруг такие подарки? Ладно, не стоит здесь останавливаться. Пойдем.
Странная аура окружала Майриора. В отличие от чарингхолльской, она не имела определенной границы и постоянно менялась. Серебристое сияние то принимало форму копья, рвущегося к Бетельгейзу, то неких щупалец или лент. В ней не было того, что Бетти чувствовал в Сиенне или Альбиусе. Исключение составляли обида и легкий налет страха, который появлялся при взгляде на него, сына. Бетельгейз растерялся. Его не обнимали, старались не смотреть, буквально выуживали слова изнутри, хотя отцу очевидно хотелось молчать. В чем причина?
Разрушенный мост остался позади. Пару раз Бетти оглядывался, провожая родной мир. По ощущениям замок немного напоминал Чарингхолл, но Бетельгейз никогда не чувствовал той легкости и беззаботности, которая поразила его в коридоре Ожерелья. Он буквально летел по туманным плитам. Каждый дверной проем, каждая арка оказывались смутно знакомыми и напоминали о родном измерении. Он чувствовал единение с замком. Стены, уходящие в невидимый потолок, прозрачные купола в переходах, за которыми пряталась темнота, вырезанные сцены прошлого на колоннах… Ему хотелось бы остановиться и вдохнуть суть Ожерелья поглубже, но Майриор шел быстро и твердо. Пребывание в белом коридоре доставляло ему ощутимый дискомфорт.