В конце тридцатых годов он вместе с Борисом Андреевым буквально ворвался на звездный небосвод нашего кинематографа и собственным обаянием и индивидуальностью пленил миллионы кинозрителей. Большая часть из них даже не знала его фамилии: титры в начале фильмов читали тогда не многие. Алейникова называли именем его персонажа - Вани Курского - из картины "Большая жизнь", хотя Курский не был его первой ролью.
Воспитанник детского дома где-то под Могилевом, Петя приехал в Ленинград и поступил в Институт сценического искусства на курс к Сергею Герасимову. У него же он сыграл свою первую роль - повара Молибогу в фильме "Семеро смелых". И хотя эта лента снималась раньше "Большой жизни", Молибогу для большинства зрителей играл Ваня Курский - так ярко запечатлелась роль в сознании людей.
Предложений сниматься было хоть отбавляй, и он снимался в фильмах "Шуми, городок", "Трактористы", "Случай в вулкане", "Пятый океан", "Конек-Горбунок"... Но, пройдя огонь и воду актерской кинокарьеры, Петр Мартынович не сумел одолеть испытание медными трубами - славой и популярностью. Монтажница Киевской студии Т.Л. Зинчук рассказывала, как Алейников и его дружок Боря Андреев запивали украинский борщ водкой, сидя в студийной столовой. К их столу подошел кто-то из старых украинских кинематографистов и посоветовал:
- Что вы, таки гарны хлопцы, горилкой балуетесь! Шли бы до дивчин лучше!
Алейников ответил с готовностью:
- Водка и дивчины - несовместимы, а водка и серьезная наука философия - подходят друг другу. Вот мы и философствуем!
В его устах, при его манере растягивать слова, даже несмешное становилось смешным, а уж если он рождал остроту, она делалась "убойной". Однажды на приеме в корейском посольстве он, по совету Николая Крючкова, пригласил на танец одну из присутствующих кореянок. Танец окончился. Алейников вернулся на свое место.
- Ну как корейка ? - спросил Крючков.
- Корейка-то ничего, - ответил Алейников, - но грудинки мало.
Война принесла новые роли, новую тематику. Он играет защитников страны в "Морском батальоне", "Небе Москвы" и "Непобедимых". Однако работы эти не стали откровением в актерской биографии Алейникова. Хоть картину "Небо Москвы" ставил сам Юлий Яковлевич Райзман - большой специалист по созданию в своих фильмах экранных характеров.
После окончания войны ролей у Петра Мартыновича поубавилось. Причин здесь несколько: малокартинье, алкогольная недисциплинированность актера, а главное, тот человеческий тип, который ярко и талантливо создавал на экране актер. Иронист и балагур, несерьезно относящийся к происходящему, в современности казался ненужным начальственным цензорам, мог послужить плохим экранным примером.
Но когда режиссер Л. Арнштам снял Алейникова в роли Пушкина в картине "Глинка", зритель не принял эксперимента - в зале стоял хохот, несмотря на то что актер очень верно существовал в образе персонажа. Публика ждала привычных проявлений своего любимца и видела в этих съемках анекдот.
Актер вынужден был в основном концертировать: играл сцену в пивной из первой серии "Большой жизни" со случайными партнерами (вторая серия в то время покоилась на полке, и поделом - уж больно примитивными выглядели в ней все персонажи, включая и персонаж Алейникова). Читал Петр Мартынович с эстрады и "Ленин и печник". Приезжая в какой-нибудь клуб, артист въедливо спрашивал:
- Какая здесь аудитория?
- Рабочие.
- Ну, - говорил он после раздумья, - тогда я прочту "Ленин и печник".
В другом клубе на его вопрос о составе аудитории отвечали:
- У нас - студенты.
Решение после глубокой паузы было тем же:
- Ну, тогда я прочту "Ленин и печник"
Он мастерски создавал иллюзию сиюминутного выбора репертуара, имея в "багажнике" всего один концертный номер (очевидно, память больше не держала).
В прежние времена фильмы не старели - они шли на экранах бесконечно и популярность актера держалась. У Алейникова появились стереотипы общения с незнакомыми людьми, узнававшими его. Помню, как увидел актера в пивной на площади Восстания, где он жил в высотном сталинском доме. Он, почувствовав мой изучающий взгляд, обернулся и спросил:
- А ты как здесь?
Хотя до этого не видел меня ни разу.
Режиссер Луков, поддерживающий актеров своей юности (а "Большая жизнь" была одним из ярких взлетов режиссера), пригласил меня - ассистента - и сказал: "Заходил Петя Алейников, просил занять его в картине. Он после операции - удалили легкое... Вызови его, попробуй на роль отца нашей героини".
Я выполнил указание шефа, но грим для фильма "Цена человека" не получился: как ни старались гримеры, перед нами представал не отец героини, а состарившийся худой, сморщенный паренек. Роль - не случилась.
Как мы "улучшали" Эйзенштейна
После закрытой в производстве (из-за моего недовольства работой маститого оператора Яковлева, утратившего с возрастом львиную долю навыков) картины "Отцовский пиджак" ставить мне на "Мосфильме" не давали. Выйти из этого тупика помог мой отец: он обратился за помощью к зампреду Совета министров Д. Полянскому, с которым познакомился на одном из "кукурузных обедов", куда приглашали писателей в те времена, когда считалось необходимым пропагандировать кукурузу. Папа позвонил помощнику, был принят Полянским и рассказал о несправедливости, случившейся со мной на студии. На мое везение, зампред видел по телевизору короткометражку "Ожидания", и все мгновенно решилось. Последовало указание председателю Госкино Романову, а далее - все "табу" на меня снимались по инстанциям. Но пока отец, Георгий Марягин, дозревал до своего поступка, сын, Л. Марягин, ходил в безработных, и директор 1-го творческого объединения, тот же К.И. Ширяев, что в свое время взял меня в телеобъединение, предложил помочь Григорию Васильевичу Александрову, приступившему в то время к восстановлению картины "Октябрь".
Александров - соратник и сорежиссер Эйзенштейна, постановщик "Веселых ребят", "Волги-Волги", "Цирка", - интересно поработать рядом!
И вот я в кабинете Александрова на студии. Григорий Васильевич разглаживает мощные седые брови, открывает кейс-атташе (большая редкость по тем временам), извлекает термос с кофе, галеты, сигары и, отпивая из раскладного стаканчика, объясняет мне первый этап работы: