Если на гору залезть
И с нее кидаться,
Очень много шансов есть
С жизнию расстаться,
вещал теперь Лещенко.
Отец метался по комнате - шестнадцати квадратных метров было мало для его движения, - он задевал за стол, за стулья, за открытую почему-то дверцу шкафа. Волосы его растрепались, цепляя бахрому абажура, который раскачивался и то высвечивал, то бросал тень на худое обострившееся лицо.
- Ты должен уехать из этого проклятого города! - почти кричал отец Леньке, сидящему на "лобном месте" - у стола.
- Папа, почему "проклятого"?
Отец резко вынул из шкафа серо-зеленую книжицу.
- Вот твой паспорт. Здесь написано: место рождения - Москва, год рождения - 37-й. Ты не задумывался, почему мы тут живем с года твоего рождения?
- Мама говорила - вам в Москве негде было жить.
Мать, сцепив руки, сидела у стены на диване и скорбно смотрела на сына.
- Да, нам стало, - отец налег на слово "стало", - негде жить в столице. Я был выдворен за ее пределы как недостаточно лояльный к власти. И с тех пор я слоняюсь по провинции, записываю и довожу до какого-нибудь смысла бредни руководителей, которые не могут связать двух слов, а мнят себя передовиками, философами, организаторами побед! Они издают это под своими именами, а мне бросают крохи с барского стола. Я - негр, я литературный негр!
- При чем же здесь город? - возразил Ленька.
Отец сник и, остывая, согласился:
- Да. Город ни при чем. Ты прав. Ни при чем - для меня. А для тебя кладбище любой твоей мечты. Отсюда тебе прямая дорога в колонию.
Теперь вскинулся сын:
- Это почему?
- А потому, что наши прекрасные соседи с удовольствием рассказали матери, что они знают про тебя... остальное я в состоянии вообразить.
- Но у меня здесь... друзья, - не соглашался Ленька.
- Будем мужчинами, сын, не только друзья, но и подруги. И ты вполне можешь податься в казарменные приймаки.
- Не надо, папа, - угрожающе встал Ленька.
- Надо, - устало ответил отец, положив руки на колени, - называть вещи своими именами. Уезжай отсюда немедленно... - И, предвидя вопрос сына, продолжил: - Я созвонюсь со своим другом Семеном Гутченко...
- То гарна людына, - вставила доселе безмолвная бабушка.
- ...Он в Краматорске. Он примет.
Ленька стоял не отвечая. Встал и отец.
- Впрочем, думай сам. Ты взрослый.
- Клевая машина! - Костя повертел в руках "вальтер" и протянул его Булке - тот осмотрел и спросил Леньку:
- Шмолять умеешь?
- Второй разряд из мелкокалиберного. - Ленька ответил небрежно и слегка оскорбленно - разряд по стрельбе был его гордостью, и он всегда привинчивал на пиджак значок разрядника, отделяющий его от "простых смертных".
Они стояли в густом сосновом лесу с подлеском у того же холодильника, где произошло правило. Булка отошел шагов на десять, наколол на сухой сосновый обломанный сук спичечный коробок и, вернувшись, протянул "вальтер" Леньке:
- Шмаляй.
- Патронов всего пять, - предупредил Ленька.
- Маслины мы найдем, стреляй, - успокоил его Костя.
Ленька выстрелил.
Пуля врезалась в ствол сосны, отщепив кору.
Еще раз.
Снова в ствол.
Еще.
Коробок разлетелся.
- Умеешь, - сказал Булка и протянул руку за пистолетом.
Ленька вопрошающе посмотрел на Костю.
- Отдай ему пока. Он ведь тебе не нужен.
Ленька отдал.
Булка и Костя переглянулись, и Костя предложил:
- А может, ты с ним на дело пойдешь? Булка собирается ювелирный в Куровской брать. Ты там будешь очень кстати.
Собственное молчание показалось Леньке бесконечным, и он ответил, что есть силы стараясь казаться спокойным:
- Я подумаю.
- Подумай. - Костя смотрел на него тяжелым взглядом. - Подумай.
- Вызывали? - Ленька стоял в заплеванной комнатенке районного отделения милиции перед столом, похожим на школьный, за которым расположился приветливый мужчина в штатском костюме.
- Вызывали, - откликнулся участковый Гальян, примостившийся на табурете у стены.
- А почему через соседку? - недоуменно спросил парнишка.
- Чтобы родичей твоих не волновать, - объяснил Гальян.
- Ты садись, - предложил штатский и, ощупывая его взглядом, добавил: Знакомец.
- Я вас не знаю. - Ленька уселся на стул против стола и попытался вспомнить, знает ли он штатского. Ничего не вспоминалось.
- Зато я тебя знаю, - заключил штатский, дав парнишке покопаться в памяти. - Портрет Берии сгорел? - ухмыляясь, напомнил он. - Сам сгорел?
- Сам. Сгорел, - понимая, куда он клонит, уперся Ленька.
- Да, сгорел. А система охраны государства не сгорит. Система осталась!
Ленька не знал, что он должен ответить, и пожал плечами.
- Про пожар на первой ткацкой слышал?
- Слышал.
- Значит, "Голос Америки" слушаешь, - заключил штатский.
- При чем тут "Голос" - про это весь город знает! - возмутился Ленька.
- Да, знает. А "Голос Америки" откуда знает? Подумай.
- Кто-нибудь им передает...
- Кто? - Вопрос штатского прозвучал теперь, как хлопок двери.
- У твоего отца авторские права есть? - нелепо конкретизировал вопрос участковый.
Ленька оторопело перевел взгляд со штатского на Гальяна.
- Вы что? Думаете, что это мой отец? Да он фронтовой офицер, он всю войну...
- Помолчи. Ты сам помоги нам снять с отца подозрения, - ласково попросил штатский. - Он ведь на машинке под копирку печатает. Ты вторые экземпляры дашь нам почитать, а потом положишь на место.
- Я не Павлик Морозов! - резко возразил Ленька.
- Ишь ты. Как заговорил! А ведь год назад писал про него сочинение...
Штатский открыл свой блокнотик и зачитал:
- "Вера в справедливость Советской власти толкнула Павлика на разрыв с отцом-подкулачником и дала ему возможность совершить подвиг - разоблачить заговор против колхоза". Твои писания.
- Это... так... сочинение. Писалось для отметки, - только и смог ответить Ленька.
- Значит, для отметки - одно, а в деле - другое?
Ленька молчал.
- Значит, с двойным дном растет человек? - не унимался штатский.
- Вам что, Звонилкин обо мне доложил? - вслух предположил парнишка.
- Ты здесь вопросы не задавай, а отвечай, - рыкнул на него участковый.
Штатский жестом остановил его.
- Да. Ваш учитель верно понимает свой долг.
- Я никому не должен, - выдавил парнишка.