— С кем, с кем? Со студентами, что ли?
— С ними. С демонстрантами. Вот не живется им спокойно. Вчерась своими глазами видел, как толпа на толпу месилась, а городовые ни сном, ни духом. Народ — как на лектрических проводах подвесился. Дергается народ. Чего, спрашивается, все хотят? Свобода, свобода… Далась вам эта свобода. Насмотрелся я на свободных. Особливо на тех, кто по ночам из рестораций возвращается. Едут савраски, мокрые до пят.
— Савраски?
— Саврасами без узды зовутся у нас детишки купчиков, любители кутнуть. С жиру бесятся, черти. Все б им скандальчик учинить. Красные фраки на себя нацепить, выписанные из Парижу. Или еще какую шалость выдумают. Вот на кой ляд им вином друг друга поливать? Или взять лихача да не заплатить ему ни копейки. Ты-то, барин, не из таковских? Расчет честь по чести у нас выйдет?
— Не сомневайся! Деньги есть.
— Ну, гляди. Ужо подъезжаем.
Коляска двигалась по Пречистенскому бульвару, похожему скорее на границу между городом и дачной местностью. С одного края мостовой — высокие дома, с другого, за кованой оградкой — разросшиеся деревья, вылезающие на проезжую часть своими ветками. Между их кронами, на противоположной стороне бульвара, степенно проплывала двухэтажная конка с империалом.
Пролетка свернула на Пречистенку. Недолго повизжала ободами по мощеной улице и свернула в переулок.
— Всеволожский! — радостно воскликнул извозчик. — Тебе, барин, какой дом нужон?
— Дом доктора Плехова.
— Так вона вывеска аптеки и дохтора.
И действительно. Двухэтажный длинный дом украшала вывеска «Складъ аптекарскихъ товаров Н. Чекушкинъ и Ко», а рядом примостилось небольшое объявление: «Доктор А. С. Плеховъ. Внутреннiя болез. желудка, кишекъ, крови и обмъна вещ. Прием: 9–12 час. у. и 5–7 веч.».
… Молодая м-м Плехова, Антонина Никитична, урожденная Чекушкина[2], страдала от извечной московской болезни. Не от язвенных колик, как можно было бы подумать, узнав о роде врачебных интересов ее мужа, а от всепоглощающей скуки. Сытой, откормленной на молочных продуктах дачного сезона в Пушкино, бездетной скуки, требовавшей чего-нибудь дерзновенного, чего-нибудь резкого, сокрушающего устои. Вроде замены самовара на дорогущую кофемашину из Италии за неимоверные десять тысяч рублей или участия в революционных митингах под красными флагами в пользу учредительного собрания. Появление в доме неожиданного пришельца с родины мужа внесло известный заряд электричества в ее воображение. Последствия себя ждать не заставили. Этот день своей жизни она запомнила надолго.
Но обо всем по порядку.
С супругой Тоней Антонину Сергеевичу повезло. Женщиной она была фигуристой, лицом приятной, нравом незлобливым, хоть и взбалмошным. И с достойным приданным. Вдовый папенька ее держал аптеку на первом этаже, в которую пустил, потеснившись, зятя с амбулаторным кабинетом. А жило объединившееся на профессиональной и родственной основе семейство на втором. Удобно! Никаких транспортных расходов. И место многим на зависть. В арбатских переулках хватало страждущего небедного люда, готового расстаться с золотыми червонцами ради провизорского товара или консультаций по поводу запоров, газов и прочих желудочно-кишечных неприятностей. Хоть и столица, но Москва, бывало, баловала, нередко поставляя покупателям откровенную дрянь или продуктовый фальсификат. Со всеми вытекающими последствиями. Так что семейство Плеховых-Чекушкиных не бедствовало, хотя, конечно, не могло позволить себе ни собственный модный самобеглый экипаж, ни смутившую душу Антонины Никитичны итальянскую кофеварку от миланца Луиджи Беццера[3].
Мое сообщение о происшествии в Плеховской усадьбе доктора возбудило не на шутку. Выслушал меня накоротке, уточнил, как меня звать-величать. Представил супруге и, отмахнувшись пока от денег и портфеля с документами, умчался на телеграф, чтобы организовать перевод брата из Липецка в Грязи, где и условия лечения, и врачи были на порядок выше.
Антонина же Никитична, угостив меня кофе, который она предпочитала чаю, затеяла подробные расспросы о событиях с Максимом Сергеевичем. С каждой новой деталью ее глаза загорались каким-то инфернальным блеском. Когда я подошел к самому финалу, она вскочила с мягкого дивана и заметалась по комнате. Нужно признаться, зрелище было приятное глазу. Нынешняя мода наловчилась подавать дам в весьма выгодном ракурсе. Длинные струящиеся элегантные платья очень этому способствовали. Как и высокие прически, размером с Эйфелеву башню.