М-м Плехова гордо качнула в знак согласия шляпкой с широкими полями, удерживаемой на высокой прическе настоящими стилетами, отчего-то прозванными женскими булавками. Устроилась на табурете под подвешенными на потолке образцами будуарных фонарей. Элегантно откинув плечи, выпрямив спину, утвердила выпрямленные руки на ручке своего зонтика, как на своей сабле усевшийся на барабан военачальник.
— Чего расселись, мадам? — снова затряс жирным подбородком Мшковский, не делая попытки выбраться из-за стойки. Обратился к парочке приказчиков. — А ну-ка, ребята, проводите даму на выход. И этого, — он небрежно махнул в мою сторону пухлой ручкой.
— Что вы сказали? Извольте повторить, — я наклонился к лавочнику, подставляя ухо.
Вероятно, он рассчитывал проорать мне новую порцию гадостей. И совсем не ожидал того, что я проделал. Как только он приблизил свое лицо к моему плечу, оно развернулось, и вместо уха Мшковскому достался смачный фофан. Пальцы у меня сильные, щелбан вышел на загляденье звонким.
Лавочник ойкнул. Лицо его налилось апоплексической малиновостью. Он несколько секунд беззвучно пошлепал губами, пытаясь выдавить хоть один звук. Наконец, этот звук прорвался сквозь схваченные спазмом голосовые связки:
— Ыыыыыы!
Приказчики, не разглядев неслыханный акта вандализма, учиненный над хозяйским лбом, но сообразив, что дело не чисто, сомкнулись плечами. Чертовски удобно встали. Я подскочил к ним. Ухватил за головы и с силой их столкнул. Есть такой удар в бильярде с неблагозвучным названием «штаны». Это когда бьешь одним шаром по другому, и оба, без рикошетов, ничего не задевая, отправляются в противоположные лузы. С приказчиками примерно так и вышло, если считать лузой пол. Полегли, родимые! Один направо, другой — налево. Пифагоровы штаны — во все стороны равны!
— Ик! — не выдержал драматизма момента Мшковский.
— Итак, мадам желает спирту! — развернулся я в его сторону под аплодисменты публики в лице Антонины Никитичны.
Мшковский скорчил страдальческую гримасу. Откуда мне было тогда знать, что лавочники, эти прожжённые бестии, заранее предвидя грядущие революционные катаклизмы, стали припрятывать такое стратегическое сырье, как спирт? Хозяин жалобно показал куда-то себе за спину. Я разглядел там нечто вроде оплетённой здоровенной бутыли с ручками. Подобрал ее с полу.
— Антонина Никитична, оно?
— Благодарю вас, Василий! То, что нужно. Хозяин, получите два рубля! Сдачу оставьте на патентованные свинцовые примочки. Идемте, мой верный сэр Ланселот!
Сложно было передать выражение, с которым м-м Плехова покидала лавку. Восторг! Чистый восторг! Глаза у нее горели, как у Жанны Д’Арк, возвращавшейся после удачной вылазки под Орлеаном.
— Господин Девяткин! Мало, кто из мужчин доставлял мне такое удовольствие!
Супруга доктора вдруг сообразила, что сморозила пошлость. Но слишком велика была переполнявшая ее радость, чтобы портить момент глупыми извинениями. Она ласково провела ладошкой по моему плечу. Посмотрела на мою одежду.
— Немедленно отправимся в Петровский пассаж, к Мандлю[4]. Я желаю оказать вам ответную услугу и немного вас приодеть! Без возражений!
Не знаю, как для мадам, а для меня шопинг — даже нужный позарез — не бог весть что такое, от чего придёшь в экстаз. Особенно, когда таскаешь с собой здоровенную флягу с 12-ю литрами спирта. Как меня не приняли за поджигателя или пропойцу, терялся в догадках. Как и от выбора одежды для меня, который взяла на себя Антонина Никитична. Только представьте: вваливается на второй этаж Петровского пассажа, в магазин готового платья — того самого конфекциона, который я углядел на рекламе — здоровенный детина с баклажкой горючей жидкости. За ним, подпрыгивая и потрясая зонтиком, как шпагой, мчится молодая энергичная особа, тут же раздающая указания. Всё и вся приходит в движение. Меня крутят, вертят, раздевают, одевают — и вот я уже стою у зеркала, наряженный в мужской костюм без жилета за 30 рублей. Портные-переделочники тут же, не сходя с места, подгоняют мне все по фигуре. И я слышу бодрый голос моей мучительницы:
— Нужны еще лакированные туфли!
— Только не это, мадам! — я чуть не рухнул на колени. — Что-нибудь попрактичнее!
«И без гомосятины!» — так и хотелось мне возопить!
— Ага! Требуется выносливая обувь⁈ Тогда двигаемся дальше, на Кузнецкий мост, 16. Нам нужен магазин «Верэ».
До магазина две минуты неспешной ходьбы. У входа настоящий негритенок в фуражке и фирменной куртке. С другой стороны от входа — точно так же одетый белый русский, только постарше и повыше. И вывеска, сообщающая, что здесь торгуют настоящей американской обувью «Vera». Ее образцы были выставлены в квадратной сверкающей стеклянной витрине, за которой проглядывалось нечто манящее, отдаленно напоминающее кусок полушара глобуса, на который смотришь изнутри.