— Записали? Теперь следующее добавьте: «Ввиду сего обязуюсь впредь вести себя чинно, ничем не нарушая течение уличной жизни». Отчего вы с ошибками пишете? В конце слова «нижеподписавшийся» следовало использовать «и десятеричную»…
— Я, как свободная личность, отвергаю яти, еры и десятеричные «и»!
— В печенках у меня сидят эти свободные личности! Дайте мне волю, я бы вас всех таких «свободных» на месяц в крепость отправил. Вы разве сами не видите, что вокруг творится?
Я повесил буйну головушку, послушно изобразив раскаяние.
Изобразив? Как бы не так! Мне и вправду стало очень стыдно. Какой-то сюр, и я в его центре. Знал бы пристав про все мои подвиги последних трех дней, подпиской бы не отделался. Вот спрашивается, чего меня, как Остапа, понесло? Что кому хотел доказать? В бешеном марафоне учиненных «бритыми затылками» безобразий, в котором я играл первую скрипку, не было никакого смысла. Кроме одного: возможно, мне требовалось встряхнуться, примирить самого себя с происходящим и с тем, что вот-вот случится…
«Что ты врешь себе-то, Вася? — внутренний судья был беспощаден. — Просто признайся, что загулял, загудел, слетел с катушек. Или… Или я поддался общей атмосфере? Это же какая-то занемога вокруг, всеобщее помешательство! Буря! Пусть сильнее грянет буря! Ага! Грянет, ожидайте».
… На простор речной волны не выплывали, а выносились с диким ревом моторные лодки — Васьки Девяткина челны размером в 29 футов. Бензиновые четырехтактные «Лесснеры» завывали на повышенных оборотах. Три длинные лодки, способные вместить 12–15 человек, неслись вперед, в сторону Воробьевых гор, практически пустыми. Стартовала первая на Москва-реке скоростная гонка на воде без применения мускульной силы.
Лучи солнца рассыпали бриллиантовые брызги на расходящихся в стороны волнах. Ветер трепал флаги московского яхт-клуба на корме, бил в лицо участникам гонки, безуспешно пытаясь выгнать хмель из пьяных голов или затолкать обратно в раззявленные глотки восторженный рев. Банда саврасок без узды, потеряв за три дня несколько бойцов, продолжала свой «забег бесчинств» имени Дениса Давыдова, организованный мною, вашим непокорным слугой.
Конечно, назвать «челны» моими было полным враньем. Лодки принадлежали Московскому императорскому яхт-клубу. Даже в организации гонки главная роль принадлежала не мне (я лишь подал идею), а спорту и… алкоголю. Василий Николаевич Шустов, конькобежец, яхтсмен и один из владельцев вино-водочного Торгового дома, оказался страстным фанатом моторок. С ним договорились быстро — после того, как банда саврасок изрядно опустошила запасы буфета яхт-клуба на Болотном острове. «Шустовский cognac», «Зубровка», «Спотыкач», «Запеканка», «Ерофеич», «Рижский бальзам», «Мандариновая» — весь ассортимент недолго продержался перед нашим нашествием.
Переговоры в кирпичном доме на самой Стрелке проходили, как принято писать в газетах, «в теплой и дружественной обстановке». Бокалы звенели. Раздурачившиеся савраски то и дело принимались петь наш гимн «Бабушка», предоставив мне уговаривать спиртового короля России нарушить Устав яхт-клуба, ратовавшего за упорядочение движения на водном пространстве Москвы.
— Ты пойми, тезка, — уговаривал я Шустова, — правила для того и существуют, чтоб их нарушать.
Василий Николаевич посмеивался и попивал чаек. Он хоть и торговал алкашкой, но сам ею не злоупотреблял. Как ни странно, вся семья Шустовых больше налегала не на дегустацию своей продукции, а на спорт. Старший брат, Сергей, был чемпионом по академической гребле 1892 года. Мой собеседник — трехкратный серебряный призер России по конькам. И очень азартный. На то и был расчет.
— Сколько можно выжать из ваших лодок?
— Быстрота хода? — задумался Шустов. — Верст до двенадцати[1].
— Вот! Если мы с тобой, Василь Николаич, не договоримся, придется нам, как планировали изначально, нанимать тихоходы Крынкина. А это, как сам понимаешь, совсем не тот коленкор.
Катера Крынкина, хозяина панорамного ресторана на Воробьевых горах, ежедневно в навигацию ходили от Болотной площади до пристани напротив Лужников. Когда я предложил савраскам организовать гонки по воде и мы добрались до стоянки водного такси, моему разочарованию не было предела. Ну какие, нафиг, гонки на мини речных трамвайчиках под парусиновой крышей? Ни нужной скорости, ни понимания в глазах капитанов. И тут Бодрый, в миру — Сашка Беленцов, увлекавшийся конькобежным спортом до знакомства с Робким, вспомнил про Шустова, с которым неоднократно тренировался.