— Конечно, если мы не договоримся, — блефовал я на полную катушку, — придется вернуться к варианту с Крынкиным. Уж он-то мимо такой идеи не пролетит. Реклама!
— Это — да! Степан Васильевич своего не упустит, — согласился со мной Шустов и внезапно сдался. — Эх, с вами не видать мне звания Командора клуба! Семь бед — один ответ, рискнем! Но за штурвал я вас не пущу!
— И в мыслях не было! Только на борт!
Какой там штурвал⁈ Знал бы Василий Николаевич про наши похождения за прошедшие три дня, он бы и разговаривать со мной не стал. В первый день по выходу из «крытки» местного значения (меня таинственным образом, сиречь за немалую взятку, отпустили вместе с золотой молодежью), мы проспали до вечера в шикарной квартире Робкого, на Тверской, а потом начали «забег бесчинств», вчерне согласовав его программу и единогласно избрав меня Командором, а прославленного гусара-поэта святым покровителем.
Сперва отправились ужинать в «Прагу», оккупировав большую угловую террасу на третьем этаже, еще не накрытую известным всей Москве куполом, но уже усеянную колоннами. Савраски порывались затеять свои обычные игры, но я был неумолим.
— Рано! — охлаждал их пыл Командор в моем лице.
Но потом сжалился. У монументального ресторанного швейцара, облачённого в сияющую золотом пелерину и треуголку с перьями, были приобретены американские предохранители из рыбьего пузыря, специально для мужчин (по 2,5 ₽ за штуку). Их наполняли шампанским и метали с террасы на Арбатскую площадь, норовя зацепить городового. Тот заливался в свой свисток и грозил нам кулаком. Водные бомбы взрывались, приводя саврасок в неимоверный восторг. Чтобы городовой не лопнул от злости, в перерывах между полетами надутых презервативов на мостовую сыпались золотые червонцы.
— Это революция! — вопил Робкий и все порывался поведать мне, как он пытался год назад примкнуть к группе эсеров-подпольщиков.
«Куражьтесь, куражьтесь, великовозрастные детишки! То ли еще будет!» — веселился я в душе, энергично накачиваясь елисеевской мадерой.
Вечер, вернее, глубокую ночь, мы завершили в «Комаровке», в извозчичьей чайной у Петровских ворот, где торговали из-под полы не «монополькой», а гамыркой, то есть разведенным спиртом. Его и подавали в липких пузатых чайниках. Махорочный дым, матерная брань, вонь от смазанных сапог лихачей, скрип механического оркестриона — и эстетствующие начинающие литераторы, разглагольствующие о новых культурных тенденциях. Я притащил туда своих саврасок «для контраста». После ухи на шампанском, филе нике с крокетами, судака бордлез, пом демеранш в фешенебельной «Праге» жареные в раскаленном фритюре пирожки размером с мизинчик под разбадяженную спиртяшку — самое то. Молодежь прониклась и клятвенно пообещала продолжить традицию.
Вопрос был лишь в том, вспомнит ли кто-нибудь о своем обещании после того, как мы надрались в зюзю? Ведь мы так и не смогли сообразить, когда очнулись далеко после полудня, откуда в квартире Робкого оказалось столько неизвестно откуда взявшейся мебели? Ею были заставлены все комнаты. И многие предметы уже были использованы по прямому назначению.
— Наверное, мы решили, что нам не хватает спальных мест? — предположил Робкий, с недоумением разглядывая счета из мебельного магазина.
— Тебя как звать, Робкий?
— Ростислав я. Мудров. Я с Оки в Москву приехал, — зачем-то уточнил этот Митрофанушка, не оправдавший посыла, заложенного в фамильное прозвание.
— Чем папаша занимается?
— Купец 2-й гильдии. Торгует всем понемногу.
— Ну, тогда считай, что ты приобрел торговые образцы для расширения семейного бизнеса. Черт с ними, с мебелями. У тебя карты есть?
— Конечно.
— В соседней комнате спит парочка самых слабых. Их потребно наказать. Сделаем так…
… Бодрый, он же Беленцов, открыл глаза, но вокруг была кромешная тьма. Разбудили его, как ни странно, громкие голоса картежников, с азартом резавшихся в преферанс.
— Семь пик! — раздалось чуть ли не над ухом юнца.
— Кто не вистует, тот не пьет шампанского. Вист!
Саша узнал этот голос. Командор! Его хрипотцу ни с чем не спутать.
«Но почему я ничего не вижу? Как можно играть в карты в такой темени?»
Бодрый почувствовал, как по телу побежали мурашки.
— Ааааа! — завопил он что есть мочи.
— Ты чего орешь? — спросил я строго. — Не видишь, что ли, у нас игра! На интерес, а не на щелбаны.
— В том-то и дело! — попытался объяснить Беленцов рыдающим шёпотом. — Я действительно ничего не вижу. Я ослеп!!!