Компания из пары десятков рассерженных мужчин с вилами и допотопными граблями в руках сочла за умное вдарить по тормозам. Кто-то даже недоучел коварство покрытия скотного двора и грохнулся с размаху на унавоженную землю. Мальчишки юркнули за широкие спины и разгалделись как чайки. Селяне же мигом захлопнули рты, распахнули пошире глаза и принялись топтаться на месте, словно задались целью превратить проход к главной усадьбе в гоночную трассу.
— Чаво балуешь⁈ — осмелился на вопрос один из пострадавших, вскакивая на ноги и отряхивая от навоза свой армяк, видавший, судя по его виду, и не такое, как грязь на подворье.
— А вы чаво несетесь, как стадо быков? — подыграл я народной лексике. — Позабыли тут свои лапти? Сено в другой сторонке.
— Молод ишо нам указывать, — вдруг зашипели мужики и тут же смолкли, позабыли о моих неполных тридцати годках — сопля по местным меркам. Неверящими глазами проследили, как я демонстративно перезарядил ствол. И неуверенно добавили. — Не посмеешь!
— Спросите в саду у гундосого борова, которого я наповал уложил.
— Нешто Пантелеич⁈ — ахнул кто-то. — То-то выстрел услыхали.
— На каторгу пойдешь! — добавил другой.
— О себе беспокойтесь! — не остался я в долгу. — Начнете безобразия учинять, приедут казаки и спины вам плетьми перекрестят.
— Ты кто такой, чтоб нам грозить⁈ Отменили публичные порки еще в прошлом годе.
— Так это ж солдатик, которого мы с Митькой в Черторойке нашли!
— Ты, что ль, с товарищем меня спас? — я решил внести в беседу, набиравшую неправильные обороты, заряд позитива. — Низкий вам поклон. Благодарствую!
— Так чо жь грозишь ружём опчеству?
— А вы на меня не бегите.
— Не указывай, аспид! Без тебя разберемся, — вмешался в беседу оскверненный навозом.
— Слушай сюда, вонючка! — нахмурился я. — У меня два ствола. И оба с картечью. Всем хватит. А на добавку могу жеканом угостить.
— Пугаешь, сволочь!
— Предупреждаю! Сена захотели на дармовщинку — забирайте да проваливайте. А рванете к дому грабить, угощу жеребьем от пуза.
— Всех не перестреляешь! — взвился самый неугомонный. Видать, крепко обиделся на навозные покатушки.
— Тебе, вонючка, хватит! Вот с тебя и начну, — я выразительно повел стволами в его сторону.
— Чо дразнишьси? — обиделся спавший с лица мужичок. — А ты не брешешь, что Пантелеича наповал ухайдокал?
— Не сомневайся!
— Во делааа… — протянул скотнодворский терпила. — А ведь я ему рупь должон. Был, — неуверенно добавил.
— И я! И я! — отозвалось несколько голосов.
— Слышь, служивый, тебя как величать? — спросили у меня.
— Василием. Вот что, мужики! Таков будет мой сказ: расходимся, как в море корабли! Забирайте сено, а я Максима Сергеевича упрошу, чтобы он не поднял бузы.
— Это можно. У тебя ружо, и вроде как пособил нам с мироедом, — куда спокойней заключили почтенные пейзане.
— А я об чем?
— Горит! Горит! — вдруг заголосил тот, кто, судя по его заявлению, меня спас.
Был бы на его месте другой, я бы и ухом не повел. Но к этому невзрачному дяде я испытывал куда более теплые чувства, чем к остальным. И каплю доверия. Поэтому оглянулся.
Мужик не соврал. В темноте отчетливо виднелся занявшийся огнем угол господского дома. И в свете разгоравшегося пламени я заметил две сцепившиеся фигуры.
«Неужто Плехов?» — ахнул я, разглядев знакомый долговязый силуэт.
— Да что б вас! — выругался и добавил длинную тираду из непереводимого на литературный язык без потери нюансов народного фольклора.
— Ведра! Ведра! — вдруг полностью изменили концепцию пребывания в имении крестьяне. Войнушка местного значения временно откладывалась. — Баб зовите! Тушить надоть!
Не обратив внимания на столь разительную перемену, я со всех ног бросился к дому. Топот за спиной уже не напряг, а скорее обрадовал. Видимо, с мужиками сыграла свою роль укоренившаяся привычка бороться всем «опчеством» с пожаром. Вот если бы сами подожгли, тогда другое дело. А сейчас… Тушить без вопросов.
К моему ужасу, я не успевал. Прямо на моих глазах разыгрывалась трагедия. Поджигатель умудрился вырваться из хватки Плехова, забежать ему за спину и резко толкнуть прямо во взметнувшееся до крыши пламя. Максим Сергеевич громко закричал. Его сюртук вспыхнул. Он упал и покатился по земле, сбивая пламя.
Я подскочил вплотную к мужичонке с куцей бородкой, в круглой несуразной шапочке и в косоворотке, подпоясанной ремнем, отчего-то не бежавшему прочь сломя голову, а преспокойно наблюдавшему за делом своих поганых рук. Сбил его с ног резкой подсечкой. На меня уставились два пустых, без проблеска мысли глаза на дебиловатом лице. Вылитый даун, продукт вековых кровосмешений в деревне, не знавший иных невест и женихов, кроме соседских, он вызвал у меня не сочувствие, а омерзение, смешанное с яростью. Недолго думая, выхватил скальпель. Замахнулся, чтобы полоснуть им по тупой роже. И… опустил руку. Убогий, что с него взять? Бросился к Максиму Сергеевичу, чтобы срезать с него обгоревшую одежду.