– Может, и ничего, о король.
– И ради этого я приперся за тридевять земель? – проворчал Кулух. Этого коренастого, задиристого сквернослова я числил среди своих ближайших друзей. Хромал он с тех самых пор, как саксонское лезвие глубоко впилось ему в ногу в битве против саксов Эллы под Лондоном, но на здоровенный рубец он чихать хотел и уверял, что копейщик из него по-прежнему отменный.
– А ты чего тут позабыл? – поддразнил он Галахада. – Я думал, ты христианин.
– Я христианин.
– Стало быть, ты о дожде молишься? – упрекнул его Кулух.
Дождь шел и сейчас – ну, не то чтобы дождь, так, легкая морось с запада. Кое-кто верил, что морось сменится ясной погодой, но неизбежно находились пессимисты, предрекающие сущий потоп.
– А если нынче ночью и впрямь хлынет ливень, – подзуживал Галахад, – ты признаешь, что мой Бог сильнее твоего?
– Я тебе тогда глотку перережу, – проворчал Кулух. Не всерьез, конечно: как и я, он дружил с Галахадом, сколько себя помнил.
Кунеглас пошел потолковать с Артуром, Кулух удрал проверить, по-прежнему ли в таверне у северных ворот Дурноварии доступна рыжая деваха, а мы с Галахадом и юным Гвидром отправились в город. Там царило веселье: словно большая осенняя ярмарка заполнила улицы и выплеснулась на окрестные луга. Торговцы установили лотки, в тавернах было не протолкнуться, жонглеры изумляли толпу своей ловкостью, а десятка два бардов тянули песни. Дрессированный медведь неуклюже ковылял вверх-вниз по склону городского холма, свирепея на глазах, а ему все подливали меду чашу за чашей. Прямо над нами высился особняк епископа Эмриса. Епископ Сэнсам пялился в окно на зверюгу, но, заметив меня, поспешно отпрянул и задвинул деревянный ставень.
– И долго ему сидеть в темнице? – полюбопытствовал Галахад.
– Пока Артур не простит его, – пожал плечами я, – а в один прекрасный день так оно и будет: Артур всегда прощает врагов.
– Как это по-христиански.
– Как это глупо, – возразил я, сперва убедившись, что Гвидр меня не слышит: мальчуган отошел полюбоваться на медведя. – Вот чего даже вообразить себе не могу, так это чтобы Артур простил твоего единокровного братца, – продолжал я. – Я его тут видел недавно.
– Ланселота? – изумленно охнул Галахад. – И где же?
– При Кердике.
Галахад перекрестился, не обращая внимания на хмурые взгляды прохожих. В Дурноварии, как и в большинстве городов Думнонии, жили главным образом христиане, но сегодня улицы заполонили язычники из окрестных деревень, и у многих руки чесались затеять драку с врагами-христианами.
– Думаешь, Ланселот станет сражаться на стороне Кердика? – спросил меня Галахад.
– А что, он умеет сражаться? – язвительно отозвался я.
– Вообще-то да.
– Тогда если он и впрямь возьмет в руки оружие, то – на стороне Кердика.
– Тогда молю Господа, чтобы мне предоставилась возможность убить его, – проговорил Галахад и вновь осенил себя крестом.
– Если замысел Мерлина удастся, никакой войны не будет, – сказал я. – Будет резня, и возглавят ее боги.
Галахад улыбнулся:
– Будь со мной честен, Дерфель: замысел удастся?
– Все мы здесь для того, чтобы это узнать, – уклончиво проговорил я. И тут меня осенило: а ведь в городе наверняка найдется десятка два саксонских шпионов, что пришли за тем же самым. Скорее всего, это бритты из свиты Ланселота, они же могут незамеченными смешаться с возбужденной толпой, которая между тем все прибывала и прибывала. Если Мерлин потерпит неудачу, подумал я, саксы воспрянут духом – и тем суровее окажутся весенние битвы.
Дождь припустил сильнее, я окликнул Гвидра, и мы все трое бегом бросились обратно во дворец. Гвидр принялся упрашивать отца: дескать, пусть ему позволят наблюдать за обрядом с поля под самыми укреплениями Май-Дана, но Артур лишь покачал головой.
– Если дождь не прекратится, то в любом случае смотреть будет не на что, – объяснил Артур. – Ты простудишься, и тогда… – И он оборвал себя на полуслове. Он собирался сказать: и тогда твоя мама на меня рассердится.
– И тогда ты заразишь Морвенну и Серену, – докончил я, – а я подхвачу простуду от них, а твой отец – от меня, и когда нагрянут саксы, вся наша армия будет чихать и сморкаться.
Гвидр на секунду задумался, решил, что это была шутка, и вновь потянул отца за рукав.
– Ну пожалуйста! – взмолился он.
– Ты будешь смотреть из верхнего зала, вместе со всеми нами, – стоял на своем Артур.
– Папа, а тогда можно, я вернусь поглядеть на медведя? Зверюга уже пьян, на него вот-вот собак спустят. Я встану под навес и не промокну. Честное слово. Папа, ну пожалуйста.