Совершенно нет ощущения времени. Сколько мы здесь? Час или три, непонятно. В голове моей рой мыслей… Зачем, зачем, зачем мы поехали? Отдохнули бы в гостинице. Почему сразу не спросили ни лицензию, ни билет на ужин? Он хорош и говорит здорово… вот дуры, так дуры… Господи, только не сексуальный маньяк… а если их много? Ужас! Не думать об этом! Петя с Колей на даче, на следующей неделе должна приехать мама, кто ее встретит? А у Милы сын в лагере, надо его забирать, и вообще – у нас визы, билеты, а мы тут, черт!!! И от собственного бессилия слезы потекли ручьем…
Откуда-то послышался скрежет, видимо открывается дверь, вдали появился небольшой огонек и стали видны бочки и бутылки с вином. Мы в винном склепе. Тут кричи-не кричи, никто не услышит. И убьют – никто не узнает. Свет приближался, это была керосиновая лампа. Нес ее человек, одетый в костюм Зорро, весь в черном, лицо закрыто маской, Павел это или нет – не понятно.
Человек подошел к нам и поставил лампу на бочку. Мы с Милой активно закачались и замычали, надеясь, что это наш принц. Но человек не спешил нас снимать, он взял тележку, которая стояла у бочки, и поставил ее под Милу.
Движения его были уверенными и четкими, было видно, что делает он это не первый раз. Он отцепил Милу, и та рухнула прямо в тележку, громко застонав, видимо поранила ногу.
Человек отвез Милу за большую бочку, послышалась какая-то возня, и потом вдруг включился механизм и я увидела, как скрюченная Мила, впихнутая в небольшой люк в стене, поднимается наверх. Это кухонный лифт, Павел нам про него рассказывал. Человек в костюме Зорро, судя по всему, был тоже хорошо знаком с этим лифтом.
Потом он взял лампу и ушел. Я осталась висеть как тушка на бойне. Больно, темно, страшно!
3
Кажется, что руки сейчас оторвутся, главное не шевелиться, от движений боль только усиливается. Что он там с Милой делает? Только бы в живых оставил, даже думать не хочу, что ее ждет. А что ожидает меня? Но сейчас все равно, лишь бы сняли с этого крючка…
Мне кажется, что я впадаю в прострацию, мозг прокручивает только одну мысль: «Больно, больно, больно».
Вот лифт приехал обратно, и опять стало тихо. Скрежет двери, виден свет. Лампа на бочке, тележка подо мной, я падаю. Облегчение, рукам уже не так больно. В стене за бочкой, почти на уровне тележки стало видно углубление размером с пару ящиков вина. Мое тело онемело, у меня все болит, а человек впихивает меня в это углубление, складывая буквально пополам так, что мои колени упираются в подбородок. Я как тряпичная кукла, совершенно безвольная и податливая, подчиняюсь всем его действиям, не в силах проявить даже какое-то сопротивление. Лифт везет меня в таком скрюченном виде наверх.
Вот лифт останавливается и я вижу большую кухню, Мила сидит в кресле, привязанная, в глазах ужас. К ручке кресла что-то приделано, но я не могу понять, что это. Я осматриваю комнату. Все покрыто полиэтиленовой пленкой: каменный стол, над которым висит металлическая конструкция с множеством кастрюль и сковородок, пол, и даже кресло, на котором сидит Мила. Боится испачкать все кругом? Что же будет!? Сердце сжимается от страха неизвестности.
Послышались шаги. Я сжалась еще больше. Лучше я останусь в лифте, пополам сложенная, только не трогайте меня! А он меня и не трогал, только к веревке на руках привязал еще одну, потом перекинул вторую веревку через металлическую конструкцию над столом и дернул с такой силой, что от боли у меня потемнело в глазах и я потеряла сознание.
Когда я ощутила воду на своем лице, я очнулась, потом рефлекторно потянулась за водой, но мне досталось лишь три капельки. Еще, еще воды! Но все кончилось. Мне опять заклеили рот, я открыла глаза. Человек стоял возле стола, в одной руке он держал в конец веревки, а другой рукой указывал на стол, не произнося ни слова. Значит, надо лезть на стол. Веревка опять дернулась и я, превозмогая себя, потянулась и полезла, желая ослабить невыносимую боль в руках. В конце концов я взобралась на стол, но осталась стоять с поднятыми руками. Веревки на ногах чуть ослабли, но ровно настолько, чтобы я смогла выполнить задание.
Теперь мне стало видно всю кухню: справа у стены стоял небольшой столик с телевизором и стул, слева от него было кресло с Милой. Сейчас я поняла, почему она смотрить с таким ужасом – ее левая кисть была опущена в жерло мясорубки и примотана к ней липкой лентой, любое движение ручки могло лишить ее пальцев.