Пахман боялся шевельнуться. Вот уже много лет никто так его не разносил. Последнюю такую выволочку устроил его старик, когда в восемнадцать лет он позволил себе однажды не ночевать дома. Сутки спустя Рудольф Пахман покинул навсегда отчий кров. Он прихватил свою сберегательную книжку, загнал стереопроигрыватель на блошином рынке и приткнулся поначалу у товарища по клубу футбольных болельщиков. Через два месяца тот взял его с собой во Францию, в летний спортивный лагерь, которым руководил Франк Витте, громила…
– Слушай, Рудольф! – Витте похлопал его по плечу. – Раскинь своими мозгами. Даже если вы кого-то прохлопаете – черт с ним! Без этого не обойтись. Но болтаться месяцами в Париже – от этого наши мальчики перестают вам верить. Мы пообещали, что Манфред приедет и произнесет речь. И вдруг из газет они узнают, что вы в Париже. Представляешь, как они высказывались по этому поводу?
Пахман кивнул.
– Это было свинство, – тихо и невыразительно произнес он.
Шустер, долгое время молчавший, включился снова:
– Чтобы вы, наконец, поняли, камрад Пахман. Если шеф поправится, он вновь выйдет на арену. В Гамбурге, во Франкфурте, в Руре. Особенно здесь! Дортмунд, Дуйсбург – это наш успех, который необходимо расширить. Пока он скромен. Нам нужны вся северная трибуна в Шальке и восточная трибуна в Бохуме. Хоккейные фанатики в Дюссельдорфе, Эссене и Изерлопе. Тысячи уже носят наши значки: «Горжусь, что я немец». И среди них есть сотни, которых и в самом деле можно использовать, они кое на что способны. Их привлечет к нам Манфред Керн!
Последнее слово в этом совете принадлежало седому.
– Ну так как, камрад Пахман, вы готовы положить в огонь руку, чтоб все так и было?
Пахман поднял правую руку:
– Клянусь!
Лица вокруг него смягчились. Седой взглянул черен стол на Шустера, прикрыл на мгновение глаза и чуть заметно кивнул головой. Тогда адвокат извлек из кармана замшевой куртки толстый конверт.
– Пересчитайте и распишитесь!
Все смотрели, как Пахман вскрывает конверт. Двадцать пять коричневых банкнотов пропутешествовали через его руки. Ему пододвинули листок бумаги и шариковую ручку. Пахман написал свою фамилию четко и разборчиво. Остальные, напротив, поставили закорючки, расшифровать которые сумели бы только сами.
За первым конвертом последовал второй.
– Тан. Ключи от автомобиля и адрес. Белый «мерседес-универсал» для перевозки больных. Стоит перед городским больничным комплексом, слева от главного входа. Вы доставите шефа в эту вот частную клинику – только вы и еще один надежный человек. Вопросы?
– Где я должен потом оставить автомобиль?
– На том же месте завтра вечером, после наступления темноты. Ключи и документы в отделении для перчаток. Еще вопросы?
– Да. Грау, судя по сегодняшнему поведению, слабоват. Нервы окончательно сдали. Надо было бы сменить его и перевести на другое место – лучше что-нибудь легальное.
Громила кивнул.
– Доставь его ко мне, я это утрясу. Замена?
– Тигр.
Все взглянули на Витте.
– Знаю, – подтвердил тот. – Дортмунд, южная трибуна. Парень что надо.
37
«Двадцать часов, ноль минут. Вы слушаете вторую программу западногерманского радио. Передаем последние известия.
Президент Федеративной республики принял решение наградить пограничника Хельмута Вебера, тяжело раненного сегодня утром во время нападения террористов, государственным крестом «За заслуги». Президент подчеркнул, что Вебер представляет те десятки тысяч солдат и полицейских, что, жертвуя своею жизнью, защищают мир и свободу. Трудной их службе редко воздают должное. А ведь именно они бдительностью своею и верностью долгу оберегают сон миллионов граждан ФРГ. Убитый сослуживец Вебера Штраух, а также умерший от тяжелого ранения таможенник Гроль будут похоронены по высшему разряду. Президент заявил далее, что, покидая свой пост, он более всего скорбит по поводу тяжелого наследия терроризма в стране. Однако он убежден, что молодежь в подавляющем своем большинстве отвергает терроризм, выступая за идеалы мира, свободы, демократии…»
Мануэла спрыгнула с кровати, выключила радио и вставила в магнитофон новую кассету.
Песня Нены о девяноста девяти воздушных шариках, пилотах реактивных самолетов и военном министре заполнила помещение.
Человек двадцать школьников втиснулось в восьмиместную комнатушку. Плотно прижавшись друг к другу, расселись они на кроватях и просто на полу; раскачиваясь в такт музыке, они ухитрялись еще беседовать, хотя шум стоял невозможный.
Девушке со вздернутым носиком и зелеными глазами с трудом удалось сохранить рядом с собою свободное место. Когда Бруно, наконец, показался в дверях и принялся смущенно озираться, она помахала ему рукой.
Бруно но по себе становилось от одной только мысли вторгнуться в чужие угодья. Если хотя бы двум здешним ребятам нравится эта малышка, легко может статься, что он запросто получит по носу.
Большая бутылка кока-колы медленно гуляла по кругу, наконец, дошла очередь Мануэли. Она сделала глоток, потом протянула бутыль Бруно:
– Попробуй…
Она внимательно смотрела, протрет ли Бруно горлышко бутылки. Есть идиоты, обожающие вытирать свои грязные руки о стекло, до которого другие дотрагиваются только ртом.
Но у Бруно были другие проблемы. Он понюхал содержимое, взглянул на Мануэлу:
– Что это у вас в бутылке?
– Ром, – ответила она. – Сейчас, наверное, рома уже больше, чем колы.
Итальянец попробовал – о кока-коле и говорить не стоило. Он осторожно сделал несколько глотков и передал бутыль дальше. Питье обжигало, как в преисподней, разыгрывать же из себя крепкого парня не хотелось.
Взгляд его украдкой скользнул по девушке. Ребята вроде красавчика Петера вряд ли взглянули бы на нее во второй раз: нормальные волосы, рассыпающиеся ниже плеч, не совсем ровный пробор, никаких тебе наклеенных ресниц, ни грамма краски на лице, джинсы, простой серый пуловер без всяких нашлепок в стиле диско. Ему вспомнилась песенка о неприметной девушке-мечте: «Взгляните лишь однажды, как глянул как-то я – что это совершенство, поймете вы меня…»
Зеленые глаза Мануэлы встретились с его глазами.
– Скажи, – решился он наконец, – а почему, собственно, ты меня пригласила?
Она улыбнулась.
– Так просто. В порядке компенсации за проигрыш, наверное. Ну и посмотреть, каковы мужчины в Рурской области.
Когда он в конце концов медленно протянул руку и обнял ее за узкие плечи, она лишь кивнула и теснее прижалась к нему.
– Не хотите пройти со мною? Я вам кое-что покажу…
Директор повел Вейена и Ренату через женское крыло дома в подвал.
Спустившись по лестнице, он отворил дверь, прошел вперед и включил свет.
Взору открылось довольно большое помещение, метров около сорока, на переднем плане разместился самодельный домашний бар. В глубине два дивана, кресла и складные стулья, всего человек на двадцать.
– Вот помещение, где учителя могут проводить свободное время, – пояснил Хольц. – Напитки за стойкой, прейскурант на стене.
Траугот скептически взглянул на далеко не новую мебель. Зато Рената вздохнула с облегчением. Тем самым она избавлена была вечером от компании Вейена где-нибудь в пивной, за кружкой пива или стаканом лимонада.
Она бы ни за что не поверила, что нелюдимый, будто аршин проглотивший Хольц способен оборудовать такой уголок. Пояснения его звучали бесстрастно, словно пояснения экскурсовода.