всем дальнейшим миражам. С тех пор он меня, правда, не беспокоил, да и заглушки я туда поставил солидные, но поди угадай, на какие еще сюрпризы он был способен и не могли ли передаться на стену в качестве ответной реакции, казалось бы, намертво погашенные у него самого колебания? Впрочем, разбираться с этим все равно пришлось бы в воскресенье: карабкаться сейчас на стремянку с лампой в обнимку и торчать там черт знает сколько времени в темноте и сырости - б-р-р-р, меня аж передернуло! Никуда этот дурацкий механизм до конца недели не денется, а полностью работать вторые выходные подряд я все равно не собирался! Но вот идея приведения в порядок совершенно распоясавшегося за последние недели дома сама по себе казалась здравой и уместной. Правда, заниматься этим мне сейчас тоже не очень-то и хотелось, но пробормотав на разные лады нечто вроде "Порядок в доме - это порядок в голове" и, убедив себя в этом хотя бы на половину, я все-таки принялся за уборку. Для начала я с соответствующими благодарностями отправил на покой по шкафам книги, служившие мне в последние дни в основном в качестве быстродействующего снотворного и в беспорядке валявшиеся в спальне. Затем настала очередь газет, часть из которых, пусть и не читанных, за давностью вообще потеряла для меня всякий интерес, и вскоре вкупе со старым и Бог весть почему залежавшимся дома бумажным хламом у меня образовалась довольно объемистая куча макулатуры. Мой мусорный бачок был давно и безнадежно переполнен, и я решил спровадить ее в большой уличный контейнер у соседней остановки автобуса, а заодно уж и пройтись по такому случаю с четверть часика, пусть даже и под вновь зарядившим дождем. И вот тут, перетряхивая вешалку в поисках старой водоотталкивающей куртки, я вдруг наткнулся взглядом на журнал нашего фанатского объединения, полученный от соседа все в то же позапрошлое воскресенье, брошенный тогда же рядом с сумкой на шкафчик вешалки, с тех пор, понятное дело, не читанный и коротавший время, соскользнувши в щелку между полочкой для обуви и стеной и прикрывшись для уюта соскользнувшим с крючка шарфом. Главная тема выпуска, набранная необычно аккуратным и не броским шрифтом в нижней части обложки, гласила: "Blind Date". "Хм, "Blind Date", "Blind Date", - подумал я, засосывая ноги в старые, раздолбанные кроссовки, - что бы это могло означать? - Свидание наугад? Свидание вслепую? С кем же это, если никакие новые игроки к нам аж до января прийти не могут, а все соперники и внутри страны, и в Европе до конца года уже известны?" Но что так, что этак, а довольно скромный способ подачи основного материала был совсем не обычен для издания, где вечно и с первой же строки бурлили бьющие крутым кипятком фанатские страсти. Меня разобрало любопытство, и я раскрыл журнал. Оказалось, что слово "blind" следует в данном случае понимать вполне буквально: в большой статье рассказывалось об очередном и не совсем тривиальном клубе болельщиков, членами которого были слепые или слабовидящие. Тема, вне всякого сомнения, была важной, и нужной, и актуальной, причем, насколько я мог судить по брошенному наспех взгляду, именно так она в репортаже и освещалась. Однако меня все это интересовало лишь постольку-поскольку, так как к болению я всегда относился как к крайне интимному делу и не только не мог себя представить членом какого-нибудь фанатского объединения с обязательными совместными мероприятиями, но даже и на постоянные приглашения соседа откликался крайне редко, хотя на его огромном, в пол-стены, телевизоре футболисты представали чуть ли не в натуральную величину и с невероятной для моей домашней техники резкостью. Пожав плечами, я засунул журнал в объемистую пачку газет, натянул поглубже капюшон дождевика, в очередной раз обругал себя за забытую в бюро сумку с зонтиком и вышел. Однако, к моему большому удивлению, контейнера на обычном месте не оказалось. Вот досада! Но не тащить же обратно домой всю эту, уже изрядно набухшую и начинавшую расползаться у меня в руках бумажную кучу! Ругая себя за проснувшийся так некстати хозяйственный зуд, я под все усиливающимся дождем быстрой рысцой припустил к следующему контейнеру, примерно в километре отсюда. И только тут, с усилием пропихивая в узкую щель разномастные пачки моей бумажной рухляди и еще раз увидев журнал, я внезапно сообразил, что он, вместе со своей статьей о слепых футбольных болельщиках, оказался в моем почтовом ящике примерно в тот же самый момент, когда я сопровождал даму с собачкой в аптеку. Моя рука, уже готовая было отправить журнал в ужасное небытие, застыла на полдороги и опустилась. Просто поразительно - насколько же внутренне слепым и недогадливым был я сам в течение последней четверти часа! А ведь всего-то и надо было, что вспомнить несколько коротеньких фраз, сказанныx нами друг другу на скамейке перед аптекой: "Почему вы подошли ко мне на вокзале? - "Потому что вам нужна была помощь". Ах, если бы я только не впал в этот совершенно дурацкий ступор после ее слов "Вам опять стало плохо?", если бы разговор продлился еще чуть-чуть дольше, какой угодно разговор! Кажется, тогда еще часы на церкви что-то там пробили; можно будет сопоставить с расписанием поездов, на которых я ехать хотел, потом справиться у соседа, когда он занес ко мне журнал... А, впрочем, ерунда все это, какая разница, какая, в конце концов, разница! Cовершенно не важно, в какой зависимости тут находились слово и дело и в какой именно череде следовали они друг за другом. Да и вообще, все мои "многомудрые" рассуждения о временной и причинной связи происходивших со мною в то воскресенье событий казались мне теперь абсолютно излишними и чуть ли не высосанными из пальца. Вполне возможно, что они вообще никакого касательства друг другу не имели, а представляли собой отдельные меты судьбы, на которые люди со сходным типом характера и в сходных, вообще говоря, вовсе не таких уж и редких обстоятельствах, реагировали похожим образом: писали стихи, разумеется, разные просто в силу совершенно разного таланта, но тем не менее аналогичные по настроению, получали ответную реакцию о них наиболее соответствующими эпохе способами, пытались представить себе иные, менее тяжелые и гнетущие их реальности, а что может быть более естественным? Конечно, имелось по-прежнему абсолютно необъяснимое временное совпадение как по заказу моих садовых мытарств с выкладыванием работы о Пастернаке в интернете, которое так взвинтило меня. Но, с другой стороны, разве не ту же поразительную одновременность открыл я только что? Да будь хоть и она, так сказать, со знаком "-", помножив минус на минус, я получал в результате плюс. Да что значит - получал, когда даже во вполне совершенном виде - уже получил, судя по абсолютно, на сто восемьдесят градусов, повернувшемуся настроению!Нет, хватит заумностей и невнятностей, хватит! Единственно важным и для меня сейчас совершенно несомненным было то, что дама говорила о немедленной помощи мне и неотложка в образе журнала, действительно, появилась у меня дома в тот вечер незамедлительно. Продолжением экстренной терапии, несомненно, был и сон, упрямо возвращавший меня от шахмат к моей мимолетной знакомой, не имевшей к ним, похоже, никакого отношения. Но поскольку я, отравленный страхом, паникой и их последствиями, даже после полученной во сне подсказки не смог понять, что лечение уже началось - и в чем именно оно состоит, разумеется, тоже, - тo доктор вместе с лекарством затаились до лучших времен в полной целости и сохранности. А я, не воскресший в то воскресенье, был обречен ждать этот вторник с его повторением пройденного на новый лад. Все начиналось сызнова, и по тому, как тепло и уютно на душе вдруг стало мне на разошедшемся не на шутку ливне, я понял, почувствовал, угадал: "И слава Богу, что так!" Во мне вдруг воцарилось удивительное спокойствие, чувство и вообще, не слишком хорошо знакомое мне, а с такой силой и ясностью - и вовсе уж с незапамятных времен. Вымокший до нитки, я совершенно не замечал этого, наслаждаясь блаженной безмятежностью, окутавшей меня, словно сошедшая на меня благодать, причем мне было абсолютно все равно, откуда именно! Кто-то как будто легонько обнял меня за плечи и шепнул в самое ухо: "Не надо бояться!" Одиночество, о котором мне только и было, что потолковать с приятелем-скворцом, но мыкать приходилось лично, теперь больше не угнетало и не окутывало меня. И страх исчез, словно только что вместе с грудой старых бумаг я и его выкинул на помойку, а дождь смыл из моей следы остатки и того первобытного, унизительного ужаса, который вверг меня в невменяемое состояние неделю назад, и боязнь быть статистом в пьесе не по моему сценарию, и - уж заодно - любые опасения прикасаться к неизведанному или еще не понятому в прошлом, настоящем и будущем! Подумать только - ведь и часа не прошло с тех пор, как я уныло стоял у окна на террасу, съежившись и втянув голову в плечи в ожидании новых возможных и чуть ли не неизбежных подножек судьбы. Воистину, колебания моего настроения приобретали в последнее время совершенно истерический размах, и пусть я по-прежнему понятия не имел, чьему велению или хотению этим обязан, но зато передо мной отчетливо начинало вырисовываться, чем мне теперь предстоит заниматься. Формула о порядке в доме как ос