Давид Бен Ами, только что вернувшийся из поездки по населенным пунктам, расположенным на самом севере, вошел в кабинет.
- Шалом, Ари, - сказал он. - Я встретил Ремеза и Сатердэнда у ворот. Ремез совсем нос повесил.
- И не без оснований. Ну, что новенького?
- Арабы начали обстреливать из засад Кфар-Гилади и Метуллу. В Кфар-Шолде опасаются, как бы сирийские силы не принялись шкодничать тоже. Все окопались, вокруг детских учреждений всюду построены укрепления. Все просят оружия.
- Оружия! ... И это ты называешь новостью? Давай лучше о другом. Где засели снайперы?
- В Аате.
- О, у меня с Аатой старые счеты, - сказал Ари. Как только англичане уйдут, придется ударить по ней первой. Еще когда я был мальчиком и отвозил зерно на мельницу, они пытались избить меня. С тех пор они рады любому случаю, чтобы снова полезть в драку. Пожалуй половина людей Кавуки просачиваются к нам именно через Аату.
Или через Абу-Йешу, - ответил Давид.
Ари сердито посмотрел на него. Давид знал, что это больное место Ари.
- У меня есть друзья в Абу-Йеше, на которых можно положиться, - сказал Ари.
- В таком случае они, вероятно, уже сказали тебе, что диверсанты просачиваются через Абу-Йешу.
Ари ничего не ответил.
- Ари, ты не раз говорил, что я проявляю слабость, когда позволяю чувству взять верх над рассудком. Я знаю, насколько эти люди близки твоему сердцу, но тебе нужно пойти к ним и поговорить с мухтаром.
Ари встал и зашагал по кабинету.
- Хорошо, я поговорю с Тахой.
Давид взял донесения, которые лежали на письменном столе Ари, пробежал их глазами и положил обратно на стол. Он тоже зашагал, затем остановился у окна, выходящего на юго-восток, в сторону Иерусалима. Его лицо было грустно.
Ари похлопал его по плечу.
- Ничего, все образуется. Давид медленно покачал головой.
- Положение в Иерусалиме становится все более отчаянным, - глухо произнес он. - Конвои подвергаются почти беспрерывным нападениям. Если так пойдет дальше, в городе через пару недель начнется голод.
Ари знал, как действовала на Давида осада его любимого города.
- Тебе, конечно, хотелось бы податься в Иерусалим.
- Да, - ответил Давид, - но я не оставлю тебя одного.
- Если надо, то я тебя, конечно, отпущу.
- Спасибо, Ари. А ты справишься, сам-то?
- Конечно, справлюсь, ... как только эта проклятая нога перестанет мне досаждать. Пойми меня правильно, Давид: вообще-то мне не хотелось бы отпускать тебя.
- Я останусь, пока ты выздоровеешь.
- Спасибо. Кстати, ты уже давно, кажется, не виделся с Иорданой.
- Да вот уже несколько недель.
- Почему бы тебе не податься завтра в Ган-Дафну и не познакомиться там с положением? Побыл бы там несколько дней и хорошенько все обследовал.
Давид улыбнулся.
- Агитатор из тебя что надо.
В дверь кабинета Китти Фрэмонт постучали. Входите, пожалуйста, - сказала она.
В кабинет вошла Иордана Бен Канаан.
- Мне хотелось поговорить с вами, миссис Фрэмонт если вы не слишком заняты.
- Что ж, поговорим.
- Сегодня утром к нам приедет Давид Бен Ами проверять оборонительные позиции. После этого мы созовем заседание штаба.
- Я приду, конечно, - ответила Китти.
- Миссис Фрэмонт. Мне хотелось бы сказать вам еще вот что до заседания. Как вы знаете, меня назначили командиром Ган-Дафны, так что в будущем нам придется работать с вами в тесном сотрудничестве. Так вот, я хотела бы заверить вас, что я полностью доверяю вам. Больше того, я считаю, что это большое счастье для Ган-Дафны, что вы здесь.
Китти удивленно посмотрела на Иордану.
- Я убеждена, - продолжала Иордана, - что интересы дела только выиграют, если мы не позволим личным чувствам влиять на наши действия.
- Я думаю, что вы правы.
- Очень хорошо. Я рада, что мы договорились об этом.
- Иордана... скажите, каково наше положение здесь?
- Нельзя сказать, чтобы особо опасное. Конечно, мы будем чувствовать себя в гораздо большей безопасности когда Форт-Эстер передадут Хагане.
- А если произойдет что-нибудь непредвиденное, и Форт-Эстер достанется арабам? И... допустим дальше, что дорогу через Абу-Йешу закроют?
- Тогда, конечно, будет очень и очень неприятно.
Китти встала и зашагала по кабинету.
- Поймите меня, пожалуйста. Я отнюдь не хочу совать свой нос в военные дела, но если смотреть на дело реалистически - мы здесь можем оказаться в осаде.
- Такая возможность не исключена, - ответила Иордана.
- У нас тут много детей. Не лучше ли будет эвакуировать крошек, а заодно и детей младшего возраста.
- А куда их эвакуировать?
- Не знаю. Куда-нибудь, где не так опасно: в кибуц какой-нибудь, или в мошав.
- Я тоже не знаю, миссис Фрэмонт. "Кибуц, где не так опасно" - понятие относительное. Вся страна насчитывает в ширину меньше пятидесяти миль. Нигде нет безопасного кибуца. С каждым днем в осаду попадают все новые и новые населенные пункты.
- Тогда, может быть, в город?
- Иерусалим почти полностью отрезан. Бои в Хайфе, а также между Тель-Авивом и Яффой - самые тяжелые в стране.
- Выходит... некуда эвакуировать-то?
Иордана ничего не ответила. Ответа и не требовалось.
Глава 3
КАНУН РОЖДЕСТВА 1947 ГОДА
Стояла слякоть, было холодно, и первые хлопья снега носились над Ган-Дафной. Китти быстро шла по газону к своему коттеджу. Вокруг рта от дыхания образовались облачка пара.
- Шалом, геверет Китти, - поздоровался с нею доктор Либерман.
- Шалом, доктор.
Она быстро взбежала по ступенькам и вошла в коттедж, где было тепло и где Карен приготовила горячий чай.
- Бррр, - воскликнула Китти, - прямо мороз на улице.
Комната была очень мило убрана. Карен украсила ее желудями, кружевами, а главное - воображением. Она даже выпросила разрешение срезать одну из драгоценных маленьких елочек, которую она тоже украсила клочками из цветной бумаги.
Китти села на кровать, сняла туфли и надела меховые шлепанцы. Чай был на редкость вкусный.
Карен стояла у окна и смотрела на тихо падающие хлопья снега.
- По-моему, ничего нет лучше на свете, чем первый снег, - сказала она.
- Вряд ли он тебе покажется таким уж хорошим, если нам еще уменьшат норму топлива.
- Я целый день вспоминала Копенгаген и Ханзенов. Рождество в Дании чудесное. Ты видела, какую посылку они мне прислали?
Китти подошла к девушке, обняла ее за плечи и прикоснулась губами к ее щеке.
- Рождество навевает на людей грусть.
- Ты очень одинока, Китти?
- С тех пор как не стало Тома и Сандры, я старалась не думать о Рождестве. Теперь вот снова радуюсь.
Я надеюсь, ты искренне рада, Китти. Да, я счастлива... хотя несколько по-другому.
Мне стало ясно, что нельзя быть хорошим христианином, не будучи, хотя бы в душе, также евреем. Всю жизнь я делала то, делала другое, а все мне чего-то не хватало. Теперь я впервые в состоянии давать без ограничений или надежды на то, что мне воздается.
- Знаешь, что я тебе скажу? Я не могу говорить об этом с другими, потому что они меня не поймут, но я чувствую себя здесь очень близкой к Христу, сказала Карен.
- Я тоже, моя дорогая.
Карен взглянула на часы и вздохнула. Надо поужинать сегодня раньше: мне сегодня ночью в аул.
- Хорошенько одевайся. На улице очень холодно. У меня тут работа кое-какая. Я буду тебя ждать.
Карен переоделась в неуклюжую теплую одежду. Китти собрала волосы девушки в узел, прежде чем надеть ей похожую на чулок коричневую шапку Пальмаха, закрывающую уши.
Внезапно с улицы донеслось пение.
- Это еще что такое? - спросила Китти.
- Это для тебя, - улыбнулась Карен. - Они тайно доучивали эту песню целых две недели.
Китти подошла к окну. Пятьдесят ее детей стояли у коттеджа, держа свечи в руках, и пели рождественскую песню.
Китти накинула пальто и вышла с Карен к калитке. Позади детей, метров на шестьсот ниже, в долине мерцали огни сел. Из соседних домов то и дело выглядывали любопытные лица. Китти не разбирала слов, но мелодия песни была очень старая.