Позже, в тот же день, как будто ничего не случилось, продолжались занятия, а вечером наша первая рота была вызвана к пьяному полковнику петь песни и плясать…
Ночью во всех углах судна шел напряженный, еле слышный разговор. Солдаты возмущались зверской расправой и строили планы мести. Но мстить было невозможно. Весь полк, за исключением офицеров, подпрапорщиков и фельдфебелей, был без оружия, а несколько допотопных берданок, которые выдавались караулу у полкового знамени, у кассы, были без патронов.
Путь до острова Цейлона солдаты провели в тяжелом душевном состоянии. Вслух почти не разговаривали, опасаясь шпионов и предателей. Не было ни песен, ни плясок, кроме обязательных, которые по ночам веселили командира полка.
Солдаты ходили как тени. Питание еще более ухудшилось. Пресную воду опять стали давать уменьшенными порциями, так как запас был совершенно недостаточный. Этим воспользовался между прочим французский боцман: он продавал солдатам лед и драл с них за это огромные деньги.
Положение наказанных осложнялось тем, что в судовой лазарет их не принимали. Ротные фельдшера не лечили, а если некоторые и оказывали помощь, то под большим секретом. Здоровые солдаты старались облегчить страдания больных товарищей. Всевозможными путями они доставали из лазарета иод и другие медикаменты. Забирались по ночам в сумки фельдшеров и все, что находили, употребляли на лечение больных.
Французские матросы в свою очередь стремились помочь, чем могли. Из своей судовой аптеки они приносили разные мази и потихоньку передавали нашим солдатам. Самодеятельная медицинская помощь принесла свои плоды: больные стали выздоравливать.
Но не все перенесли экзекуцию. Через три дня после порки опустили в океан труп солдата девятой роты Сергеенко, затем так же схоронили Кривопалова и Васильева. В следующие дни опускали за борт по два-три покойника. Пока доплыли до острова Цейлона, в море было сброшено одиннадцать трупов. И каждый раз ни один из офицеров при погребении не присутствовал. Не участвовал в похоронах и полковой поп. Свое отсутствие он объяснял тем, что умершие солдаты неповиновением начальникам прогневали бога, за что их души и пошли в ад…
На десятый день после выхода из Сингапура судно прибыло на остров Цейлон в порт Коломбо. Нашим глазам представилась невиданная картина: сотни судов были разбросаны по огромной гавани, баркасы и моторные лодки быстро шныряли по воде.
Порт Коломбо был очень мелок, большие океанские суда здесь не могли подходить близко к берегу, как в Сингапуре, и стояли в открытом море. «Сантай» — крупное океанское судно — также остановился далеко от берега. Быстро был спущен в воду тяжелый якорь. Пароход протяжно заревел, выбрасывая клубы дыма. Матросы забегали по палубе. Машины стали работать все тише и тише.
Через некоторое время к судну подошел баркас, в котором было человек десять англичан, военных и штатских. Все они перебрались на «Сантай» и любезно приветствовали Дьяконова и других русских офицеров. Переговорив между собой, англичане и большинство наших старших офицеров спустились в баркас и отправились на берег.
Затем к «Сантаю» подошел второй баркас, ведя за собой девятнадцать громадных барж. По приказанию начальства мы все сошли на баржи, и баркас потянул их к берегу. Там стояли тысячи мужчин и женщин.
Высадившийся на берег полк в течение нескольких минут построился по-ротно во взводных колоннах. Когда была подана команда «смирно, равнение направо», показался полковник Дьяконов с английским генералом. Поравнявшись с полком, генерал что-то сказал на английском языке. Мы, предупрежденные до этого, ответили стройно, как и полагается отвечать на приветствие полному генералу.
Пройдя вдоль фронта, генерал на обратном пути остановился на правам фланге и внимательно посмотрел на громадную фигуру знаменщика Сабанцева.
Генерал и полковник Дьяконов сели в автомашину и двинулись тихим ходом, вслед за ними пошел полк. По гладко вымощенным улицам города, утопавшим в тропической зелени, стройно проходили колонна за колонной, рота за ротой. На тротуарах стояло множество любопытных. Всякое движение было прекращено.
По распоряжению ротного командира в нашей головной роте грянула веселая русская песня. Ее подхватили другие колонны, и вскоре город наполнился песенным гулом.
От жары и поднятой пыли мы быстро утомились. Петь становилось все труднее, но из автомашины, шедшей впереди, не переставали итти распоряжения полковника продолжать пение.