Время шло. Балтайс часто посещал генерала Лохвицкого и подолгу с ним беседовал. О чем они говорили — оставалось тайной. Иногда Балтайс рассказывал членам отрядного комитета о своих беседах с Лохвицким. Он сообщил, например, что Лохвицкий будто бы очень жалеет солдат и советует им одуматься, пока не поздно, что представитель русского командования во Франции, назначенный вместо генерала Палицына, генерал Занкевич собирается якобы принять самые суровые меры против вышедших из подчинения войск.
Возможно, Балтайс говорил правду, но ему уже мало верили, солдаты считали его генеральским приспешником.
А грозные тучи все больше сгущались над ля-Куртином, Офицеры все реже показывались в своих частях. Даже те, которые были присланы Временным правительством, так называемые «революционные офицеры», стали избегать встреч с солдатами.
Прошел июнь. Положение оставалось прежним. Большинство офицеров продолжало пьянствовать, высшие чины заседали и слали тревожные сигналы в Петроград.
Отрядный комитет никак не мог найти общий язык. Некоторые солдаты, чувствуя полное безвластие, стали вести себя недопустимо. Участились случаи краж из военных складов, которых в ля-Куртине было много. Начало кражам положили кое-кто из офицеров. Командиры, зная, в какой день стоят в карауле их любимчики и приверженцы, посылали в склад денщиков, и те тащили оттуда сукно, хром на сапоги и прочее. Крали также продукты и продавали их местному населению, которое в это время очень нуждалось.
Сознательные, честные солдаты боролись против этих безобразий и сдерживали многих.
Пятого или шестого июля в ля-Куртин приехал из Петрограда представитель Временного правительства. В первые дни пребывания в лагере он совещался с генералом Лохвицким и другими высшими офицерами дивизии. На одном совещании присутствовал и Балтайс. Что было решено тогда, — солдаты и даже члены отрядного комитета не знали. Только спустя некоторое время представитель Временного правительства заехал в отрядный комитет и договорился о дне и часе общего собрания дивизии, на котором обещал сделать доклад о положении в России.
В тот же день отрядный комитет разослал извещения полковым и ротным комитетам. На общее собрание дивизии предлагалось явиться в полном вооружении под командой ротных командиров и начальников команд, а в случае отсутствия их — под командой председателей ротных комитетов, которым вменялось в обязанность подготовить людей к смотру и собранию по всем воинским правилам.
К назначенному часу вся дивизия была в сборе. Каждая рота, каждая команда в полном вооружении заняла свое место на плацу. Солдаты с нетерпением ждали представителя Временного правительства, от которого надеялись услышать много нового и радостного о жизни и событиях на далекой родной стороне.
Собрание было назначено на пять часов вечера, но время шло, а представитель не показывался. Солдаты начали возмущаться.
В половине седьмого из офицерского собрания вышло более сотни офицеров. Подойдя к своим частям, они заняли места в строю. Все были одеты в парадную форму. Почти у каждого на груди сверкали кресты и медали, полученные «за геройство» под Бремоном и Курси.
Около семи часов к войскам подъехал закрытый автомобиль, и из него вышли генерал Лохвицкий и долгожданный представитель. Полковник Дьяконов подал команду. Войска взяли винтовки на караул.
Здороваясь с дивизией, представитель Временного правительства, в сопровождении Лохвицкого и группы офицеров из штаба дивизии, прошел вдоль фронта. На вид представителю было лет пятьдесят. Он был выше среднего роста, очень тучный, лицо и голова чисто выбриты. Одет в черный фрак. В одной руке — фетровая шляпа, в другой — толстая трость с серебряным набалдашником, на которую он грузно опирался. Внешний вид представителя сразу же вызвал у солдат иронические реплики по его адресу.
На трибуне появился Балтайс. Он объявил, что представитель Временного правительства сделает сообщение о революции, о положении в России и на фронтах.
— Просим! Просим! — закричали со всех концов солдаты, громко хлопая в ладоши.
Представитель отдышался, вытер несколько раз носовым платком лицо и шею и тяжело поднялся на трибуну.
— Солдаты! — послышался наконец его голос.
Вся дивизия притихла, насторожилась.