По предварительному решению фельтенского начальства наказания для нас назначались: первой категории — военно-полевой суд, второй — ссылка в Африку и на дальние острова, третьей — принудительные работы внутри Франции.
От Краснова и трех захваченных фельтенцев мы узнали, почему Занкевич не открыл артиллерийского огня по ля-куртинцам в шесть часов вечера тридцатого августа, а начал обстрел на два часа позже.
Когда второй гонец привез ответ отрядного комитета, Занкевич ровно в шесть часов распорядился открыть огонь по лагерю. Приказание было передано французскому офицеру, командиру батареи. Получив распоряжение, командир батареи в свою очередь подал команду французским солдатам. Но артиллеристы не сдвинулись с места. Офицер повторил:
— По ля-Куртину огонь!
Картина та же. Тогда офицер спросил, почему солдаты не выполняют его приказания.
Артиллеристы ответили:
— Когда нас отправляли сюда, нам говорили, что по русским войскам стрелять не придется, а посылают затем, чтобы наведенными на лагерь пушками, не стреляя, заставить ля-куртинцев сдаться. Оказывается, нас обманули… Русские солдаты дрались вместе с нами, защищая нашу родину, поэтому мы никогда не посмеем их расстреливать, не зная, какое преступление они совершили в нашей стране.
Выслушав солдат, командир батареи доложил обо всем генералу Занкевичу. Тот хотел сам заставить артиллеристов подчиниться приказанию, угрожая в противном случае пожаловаться военному министру. Но никакие уговоры и угрозы не подействовали. Артиллеристы к орудиям не подошли.
Потеряв на уговоры около двух часов и ничего не добившись, Занкевич приказал русским офицерам стать к орудиям. Они-то совместно с французскими офицерами и открыли стрельбу по ля-Куртину.
Первого сентября, когда пулеметная стрельба стихла, а артиллерийская еще не начиналась, мы получили известие, что фельтенцы закрыли водопровод, снабжающий ля-Куртин водой. Это окончательно подавило настроение осажденных солдат. Всем стало ясно, что Занкевич принимает крутые меры, не гнушаясь никакими средствами, лишь бы добиться нашей сдачи.
Весь день гремела канонада, и на этот раз артиллерия стреляла главным образом по казармам пятого и шестого полков. Пробравшийся вечером в лагерь Краснов объяснил, что таково было распоряжение Занкевича, который уверен, что эти полки менее стойки и скорее сдадутся, а их примеру последуют остальные.
Продуктов не стало. Солдаты питались галетами и сахаром. Начали есть конину. Давало себя знать отсутствие воды. Людей мучила жажда, все стали нервны и злы.
А стрельба все усиливалась. От казарм пятого и шестого полков остались почти развалины. Пороховой дым окутал весь лагерь. Занкевич не ошибся в своих расчетах. Отсутствие воды и продуктов, вид разрушенных казарм, трупы лежащих на улицах и в казармах изуродованных солдат, стоны раненых и умирающих, изнуренный вид здоровых — все это сильно подействовало на пятый и шестой полки. Люди не выдержали дальнейшей осады и второго сентября, часов с четырех дня, эти полки стали выходить из лагеря.
Пока они выходили, стрельбы не было. Занкевич, видимо, ждал сдачи остальных. Но первый и второй полки решили держаться. Ночью солдаты рвались в бой, им очень хотелось встретиться лицом к лицу с офицерством. Председателям ротных комитетов с трудом удалось удержать людей от выступления.
В эту же ночь был произведен обыск в офицерском собрании, которое артиллерийскому обстрелу не подвергалось, хотя и стояло на видном месте, в центре лагеря. Здесь в кладовых были найдены продукты и вино. Эта находка подкрепила осажденных, солдаты хорошо поужинали и получили по кружке вина.
Третьего сентября с самого утра артиллерия направила огонь по казармам первого и второго полков. Мы перебрались на территорию, которую прежде занимала третья бригада, и укрылись здесь в разрушенных зданиях. Фельтенцы не поняли маневра и продолжали громить помещения первой бригады.