— Ты, болван, что здесь стоишь? — закричал Фиалковский.
Кучер растерялся.
— Я, ваше превосходительство… по вашему приказанию… унтер-офицер сказал ехать…
— Куда ехать, зачем ехать? — горячился генерал.
— Ехать за адъютантом в канцелярию, ваше превосходительство.
— В какую канцелярию, какой унтер?! Расскажи толком! — зарычал Фиалковский.
Кучер рассказал все по порядку. Выслушав его, генерал заключил:
— Я думал, только я — старый дурак. Оказывается, хоть и молодой, ты глупее меня. Сукин сын! — выругался он и направился в канцелярию.
На следующий день командир нашего батальона генерал Лебедев получил приказ Фиалковского выстроить четырнадцатого декабря весь батальон для смотра на плацу за железной дорогой.
Копии приказа были разосланы всем шестидесяти двум ротам. Командиры рот стали приходить в казармы на час раньше обыкновенного, фельдфебели чуть свет подымали людей, требовали от взводных чистоты и порядка во взводах, те в свою очередь тянули отделенных, отделенные — ефрейторов, ефрейторы — рядовых.
С утра до поздней ночи в казармах была суетня. Все бегали, скребли, мыли полы, потолки, стены, чистили коридоры, дворы и уборные, проверяли обмундирование. Заношенные шинели, папахи, сапоги, гимнастерки и брюки заменили новыми. Порции мяса были увеличены, масла в кашу лили больше обыкновенного. Вместо двух стали выдавать три куска сахару. Выплатили задержанное двухмесячное жалованье, — каждый солдат получил рубль.
Тринадцатого декабря все роты вышли в поле для предварительного смотра. Смотр должен был провести командир батальона генерал Лебедев.
Это был старик, очень полный, с окладистой бородой. В седле он сидел некрасиво, все время держась левой рукой за луку.
Лебедева солдаты уважали. Он никогда ни на кого не кричал, редко кого наказывал. Летом, часто приезжая в лагерь, он запрещал дежурному по лагерю офицеру вызывать батальон на линию. Он сходил с пролетки, садился на стул и подолгу сидел, останавливая проходивших мимо солдат и беседуя с ними. Разговаривал, разрешая стоять вольно. Часто пробовал принесенные из батальонной кухни щи и кашу и спрашивал солдат, довольны ли они пищей.
На смотр Лебедев приехал за несколько минут до назначенного срока. Он поздоровался с батальоном. Потом два офицера помогли ему сойти с лошади, и он стал обходить роты.
После смотра ротные командиры до позднего вечера оставались в ротах, проверяли подготовку, давали последние распоряжения. Десятки раз они здоровались со своими ротами, приказывая отвечать как генералу. Целый вечер только и слышалось:
— Здравь желаем, ваш-дит-ство!
Наконец наступило утро четырнадцатого числа. Только начало светать — все роты были на ногах. Фельдфебели еще раз осмотрели солдат. С восьми часов одна за другой роты потянулись к месту смотра. К девяти часам все были в сборе. Помощник командира батальона капитан Сперанский, проверив все, скомандовал:
— Стоять вольно! Оправиться!
День был солнечный, морозный. Многие, чтобы согреться, награждали друг друга крепкими тумаками.
Наконец показался запряженный в санки серый рысак Фиалковского. Сзади скакали два верховых офицера.
Не доехав до расположения батальона, Фиалковский сошел с санок и сел верхом на ожидавшую его лошадь. Генерал Лебедев, вынув из ножен шашку, скомандовал «смирно» и мелкой рысцой поехал навстречу начальнику гарнизона. Приняв рапорт, Фиалковский приблизился к нам и поздоровался. Мы ответили вызубренными словами:
— Здравь желаем, ваш-дит-ство!
Фиалковский проехал вдоль фронта и, вернувшись с левого фланга, остановился на середине. Затем он вызвал к себе командиров и сказал им:
— Господа офицеры, в ваших ротах есть младший унтер-офицер, который позволил себе насмеяться надо мной, начальником гарнизона. Мне удалось установить, какой он роты и как его фамилия. Назвать вам его я не хочу. Мне хочется узнать, сознательный этот унтер-офицер или нет. Если честный солдат и добровольно сознается, я ему прощу, если же не сознается, я прикажу его здесь же арестовать и отдать под суд. Передайте своим ротам все сказанное мною.
Командиры рот разошлись по местам и дословно передали нам все, что сказал начальник гарнизона. Больше пятнадцати тысяч солдат стояли, раздумывая — кто же этот смельчак?
Прошло несколько минут, виновный не выходил. Генерал вторично передал приказ, — результат был тот же.
— Последний раз обращаюсь, — закричал генерал. — Или прощу или в тюрьме сгною.