Батальон молчал.
Фиалковский поднял руку. Батальон замер, насторожился, ожидая услышать что-то грозное.
— Молодец, сукин сын! — крикнул генерал, потрясая кулаком.
Он повернул лошадь, быстро поскакал к ожидавшему его кучеру, легко соскочил с седла, сел в санки и уехал. На этом и закончился смотр.
На обратном пути весь батальон смеялся над сумасшедшим генералом. Виновник трехдневной суматохи и необычного смотра Непоклонов спокойно шагал в рядах.
После смотра все пошло попрежнему. Ходили на тактические занятия в поле, занимались словесностью, зубрили титулование начальства.
Непоклонов по ночам отлучался без увольнительной записки. Кто-то сообщил об этом ротному Смирнову, и тот ночью проверил. Непоклонов отсутствовал. На следующий день Смирнов вызвал его в канцелярию и объявил, что назначает в маршевую роту. Через двое суток Непоклонов скрылся и больше не возвращался.
3
В конце декабря 1915 года в нашей части и в 148-м запасном батальоне, который также был расположен в Кузнецке, произвели отбор солдат в особые войска. Из гарнизона, насчитывавшего около тридцати тысяч человек, отобрали двести шестьдесят рядовых и унтер-офицеров. Все эти люди были рослые, крепкие, красивые, грамотные. Особое внимание обращалось на вероисповедание: кроме православных никого не принимали, несмотря на все физические достоинства.
Отобрав в своей роте восемь рядовых, Смирнов приступил к подбору младшего унтер-офицера. Митин и я были ростом выше всех остальных младших унтер-офицеров роты. Смирнов остановился на нас. Вызвав в канцелярию, он долго беседовал с нами. На вопрос, кто из нас хочет ехать в Самару в особые войска, мы оба изъявили большое желание.
— Ишь, какие вы храбрые, сволочи, — усмехнулся Смирнов.
— Мы не потому говорим, что храбрые, ваше благородие, — отвечали мы, — а потому, что товарищи с детства, из одного села и хотим ехать вместе. Если же ехать двоим нельзя, то оставьте нас обоих в вашей роте.
— Ни того и ни другого не будет. Поедет один, — сказал Смирнов.
— Покорнейше просим, ваше благородие, не разбивайте нас.
— Молчать! — закричал ротный.
Мы притихли и вытянулись.
— Кругом… марш!
Мы лихо повернулись, щелкнув каблуками, и вышли.
Через несколько минут фельдфебель объявил, что назначен в Самару Митин.
Мне очень хотелось, чтобы назначили меня, и поэтому сообщение фельдфебеля было неприятно. Митин же от радости подпрыгнул. Оба мы, деревенские парни, нигде не были дальше своего села и поэтому обоим хотелось побывать где-либо подальше и увидеть побольше.
Я загрустил и, несмотря на то, что Митин был давнишний мой самый близкий товарищ, в то время, мне кажется, я возненавидел его. Не будь его в нашей роте, думалось, поехал бы только я и никто другой.
Митин старался меня успокоить. Я послал его ко всем чертям и насупился еще больше. «Неужели не сумею вырваться из этого омута? — размышлял я. — Сколько раз мы оба просили отправить нас на фронт вместе. Смирнов и слышать не хотел об этом. Вот теперь уедет Митин, одному мне будет тошнее…»
Я лежал на нарах и думал, чем бы мне уязвить Митина, как поехать вместо него в Самару. Вдруг одна мысль осенила меня. Я бросился в ротную канцелярию. Открыв дверь, закричал что есть силы:
— Ваше благородие, разрешите войти!
— Входи, — ответил Смирнов.
— Ваше благородие, — начал я взволнованно. — Митин в Самару ехать не может.
— Почему? — спросил ротный.
— Он не православный, ваше благородие, он молоканин.
— Как молоканин? — удивился Смирнов.
— Так точно, ваше благородие. Молоканин. Если не верите, посмотрите в списки.
— Тушков, — обратился ротный к писарю, — посмотри в списках.
Тушков достал из папки документы и сказал:
— Так точно, Митин — молоканин, ваше благородие.
— Дай сюда список.
Тушков подал.
— Да, верно, молоканин, — убедился Смирнов. — А тебе очень хочется поехать в Самару? — спросил он меня.
— Так точно. Хочется, ваше благородие.
— Ну, ладно, иди собирайся на смотр в батальонную канцелярию.
Узнав об этом распоряжении, Митин повесил нос.
— Все равно уеду, — сказал он. — Пойду к капитану Сперанскому и добьюсь разрешения.
Проверив обмундирование восьми солдат, назначенных в Самару, я повел их к батальонной канцелярии. Все мы были признаны годными в особые части, и нам было приказано вернуться в роту, собрать свои вещи и ждать распоряжения об отправке на станцию.