– Отойди подальше, – сказал Томас. – За машину.
Я отошла. Джип лежал себе на боку, и из него что-то вытекало. Мне это не понравилось.
– Ребята, – говорю, – он, кажется, сейчас взорвется.
– Сам вижу, – сквозь зубы пробормотал Томас.
Они все еще возились у задней двери. Томас залез внутрь и, наконец, появился, таща за собой оглушенного Игоря. Тут я уже пришла в себя настолько, что сообразила, что им нужна помощь. Я перехватила Игоря и начала оттаскивать его от машины, пока они выволакивали Кристину и все вещи, которые попадались им под руку. Оказавшись за безопасным пригорком, я опустила Игоря на землю и побежала обратно. Кристина лежала на асфальте у машины, лицо бледное, глаза закрыты, нога неестественно вывернута. Я подхватила пару тюков, а Томас и Герка – Кристину – и поволокли ее к тому же пригорку. Мы успели вовремя – относительно вовремя, потому что раздался еще один удар, я зажмурилась, а когда открыла глаза, машина пылала так, что в этом даже проглядывала какая-то нездешняя красота – потрясающие сочетания красок! Горящие обломки летели в разные стороны. Я лежала на холодной земле – в бок мне упирался какой-то тюк – и тупо размышляла над тем, что фейерверк в прямом переводе означает «огненная работа», когда Томас сбил меня с мысли.
– Ты поглядела, что с ней? – спросил он.
– Нет, – ответила я, потому что боялась ее осматривать – а вдруг то, что я увижу, будет совсем невыносимо.
– Хоть знаешь, что надо делать?
– На зрачки посмотреть... кажется. Может, пульс...
– Во-первых, ей под голову нужно что-нибудь подложить.
Я стащила с себя куртку, свернула и положила Кристине под голову, потому что рыться в тюках сил не было. Потом по очереди приподняла ей веки.
– Ну, что там?
– Зрачки, кажется, одинаковые, если это что-то значит. На свет реагируют.
– А нога?
– Томас, я боюсь.
Он вздохнул, опустился на колени и начал осторожно ощупывать ей ногу. Потом сказал:
– Штаны надо резать.
– Что там?
– Перелом. Похоже на перелом.
– Интересно, – сказал Герка, – а где эти суки, которые в нас попали?
– Я вообще не думаю, что они подойдут, – ответил Томас. – Если бы они хотели ограбить машину, они бы ее просто остановили. Наверное, мы напоролись на какой-нибудь местный патруль, который засел где-то на высоте довольно далеко отсюда и палит во все, что движется. Но уходить отсюда нужно поскорее.
– Как мы пойдем? Она не скоро оклемается. И малый – тоже.
– Нет, – говорит Томас. – Он скоро встанет. Это просто шок. А ее придется нести, конечно.
В результате, они вытянули из тюка одеяло, положили на него Кристину и поволокли ее и все наши уцелевшие пожитки. А я помогала Игорю – он действительно пришел в себя довольно быстро. Идти-то, во всяком случае, чисто механически переставлять ноги, он мог, но куда мы идем, и что происходит, соображал плохо и все время жаловался, что его мутит. По-моему, это смахивало на сотрясение мозга. Я и сама соображала неважно потому, что все произошло слишком быстро, и просто тащилась, уходя все дальше от дороги, вслед за Геркой и Томасом. Томас сказал, что карта сгорела в машине, но что он примерно представляет себе, где мы находимся и куда нужно идти. Они взяли, несмотря на свою ношу, такой темп, что мы с Игорем еле успевали, он все время спотыкался и цеплялся за меня, и у меня тоже начали подгибаться ноги. Наконец, мы очутились в овраге – отсюда дорога была не видна, а когда спустились на самое дно, то оказались со стороны шоссе еще и защищены относительно крутым гребнем. Здесь, в овраге, кроме чахлого кустарника, практически ничего не росло, лишь там, где прошли оползни, верхний слой земли обнажился, открыв спутанные корни. По самому дну тек мутноватый ручеек.
– Может, тут и остановимся? – сказал Герка.
– На время – да, – ответил Томас. – Передохнем.
– А потом куда? – слабо спросил Игорь. Он уже понемногу приходил в себя.
– Это зависит от того, что с ней.
– Томас, – вмешалась я. – Ему тоже нельзя двигаться. По крайней мере, пару дней. У него, похоже, сотрясение.
– Отлично! – сказал Герка. – Просто великолепно!
– Никто же не виноват...
– Ладно, – говорит Томас, – все равно, пока не разберемся, что там у нее с ногой, дальше двигаться не сможем. А там будем решать. Погляди-ка (это уже мне) – вон в том мешке аптечка.
– Черт! – спохватился Герка. – А пакет этот дурацкий где?
– Во втором тюке. Надо бы его переложить понадежней.
– Может, вскроем заодно? – говорит он.
– Послушай, – ответил Томас, – если окажется, что с ними с обоими плохо, у нас будет полно времени. Двинуться-то мы отсюда никуда не сможем. Потом посмотрим.
Тут Кристина открыла глаза и начала стонать. Лучше бы она в себя не приходила, бедняга, потому что Томас как раз присел осмотреть ее ногу. Он стащил с нее брюки – их пришлось разрезать – и открыл миру ее острые коленки. Одна нога была, как положено, – нормальная худущая нога, а вот другая стремительно опухала. Томас осторожно ощупал ей щиколотку – пальцы у него были худые и сильные. Вообще – красивые руки...
Видимо, он дошел до места, потому что Кристина, которая до этого равномерно поскуливала, охнула и опять закатила глаза.
– Нормальный перелом, – сказал Томас. – Закрытый.
– Ну и чего делать? – говорю.
– Не знаю... в таких случаях, кажется, положено накладывать шины. Но, может, просто перебинтовать поплотнее.
В общем, ему удалось замотать Кристинину ногу бинтами, которые он нарезал из запасных рубашек и даже примотать к ноге какие-то палки. Даже если у меня были сомнения по поводу качества этой повязки, сама я лучше все равно сделать не смогла бы. После чего мы укутали Кристину всеми имеющимися в наличии теплыми вещами, вкатили ей антибиотик и обезболивающее, развели костер и нагрели воду – вернее, они сами все это сделали, а я только помогала таскать хворост, остро страдая от собственной своей бесполезности. Я не могла им помочь – ни в чем не могла, только под ногами путалась. Игорь тоже лежал, подсунув под голову один из тюков – помягче, выглядел он не так безнадежно, как Кристина, но жаловался, что у него кружится голова. Его напоили горячим, тоже всучили какую-то таблетку и велели спать. Тут только я сообразила, что все теплые вещи ушли на больных, а ночи были еще очень холодные, поганые ночи, да и сейчас уже было неуютно. Я подсела поближе к костру и при этом боялась, что на ночь они решат его загасить, потому что сидеть в темноте было и вправду гораздо безопаснее. Поступи они так, я бы не стала спорить – просто потому, что тогда бы мне пришлось делить с ними ответственность за принятое решение, а ответственность – поганая штука, и чувство вины, неизбежно наступающее в результате промахов, без которых не бывает, – тоже. Но они, посовещавшись, сошлись на том, что костер надо оставить. Хоть это и создает дополнительные проблемы, сказал Томас, потому что одному Богу известно, кто может забрести к нам на огонек.