Мэри подошла к нему сама. Ей показалось странным, что вместо привычного светло-шоколадного тёплого оттенка лицо Джимми было серовато-бледным. Он спасал её от недуга, борясь с болезнью вместо неё, как учили его люди имо. Силы были неравными, и мальчик ощутимо сдал.
— Не смотри на меня так. Вот вылечу тебя и поправлюсь, так всегда бывает, когда…
Мэри обняла его и поцеловала, на глазах у всего класса. Джимми стал героем дня, «заарканив» самую красивую девочку школы.
С того дня Джимми лечил Мэри у себя дома: ему нездоровилось, тяжело было ходить к Одли за четыре квартала, а просить у отца машину — значит, признаться в том, чем он занимался. Миссис Кендал верила вранью, что они с Мэри работают над школьным проектом. Отец не верил. И однажды, войдя в комнату сына, увидел, как проходит «сеанс». Запрокинув голову на подголовник кресла, девочка спала в глубоком гипнозе, а Джимми… Его Джимми, протянув к ней руки и не касаясь её тела, сосредоточенно наговаривал что-то на карибском диалекте. Кендал испытал что-то вроде шока. Левую сторону груди кольнуло. Очень больно.
Он же ему запретил! Не хотел, чтобы его мальчик исцелял других, отдавая собственную жизнь — секунды, минуты, часы… незаметно… невозвратно!
— Джимми, мальчик мой! Зачем?! Я ведь тебя предупреждал… Джимми…
В смерти отца Кендал винил себя. Он поступил в медицинскую академию, хотя в душе смеялся над тем, что в академии называли знаниями. Кендал-младший признавал только одно Знание. Ритуалы вуду.
Джеймс рассказывал Петюне о Мэри, чувствуя неимоверное облегчение. И просил прощения — у Кендала-старшего, который — Джимми знал точно — смотрел на него с небес и прощал. Отец его простил. Только самого себя простить невозможно.
— Почему невозможно? Очень даже можно! — авторитетно заявил Петюня, облизывая пальцы. — Пошли окунёмся, здесь солнце шпарит как на юге. Вот кто бы подумал, что на дальнике ЭУ мы с тобой будем плескаться в бассейне и кушать пироженки… за сто восемь триллионов километров от Земли.
— Три с половиной парсека. Не так уж далеко.
— Если будешь летать на дальниках, налетаешь все триста. С половиной. И проживёшь намного дольше земной жизни. У нас тут пять месяцев не прошло, а на Земле новый год пять раз встретили. И тортик кушали пять раз, до отвала. А тут каждое пирожное достаётся потом и кровью. Нет, ты посчитай, сколько лет ты сэкономил за четыре месяца! А нам ещё обратно лететь. Так что наверстаешь. И тебя, молодого и красивого, встретит твоя Мэри.
Джеймс покачал головой.
— Не встретит. Мы помолвлены были, а свадьбу её родители разрешили через полгода, когда ей исполнится шестнадцать. Летом. А лето не наступило. Ни для неё, ни для меня.
Петюня молчал, не спрашивал, и Джеймс был благодарен ему за это молчание. Мэри погибла, возвращаясь с родителями с греческого Родоса. Самолёт упал в океан. Зря она полетела с родителями, полетела бы с ним, разбились бы оба, так было бы лучше.
Часть 13. Менуэт Боккерини
Дураки
Не повезло, подумал Андрей. Звездолёт был безнадёжно мёртв, его обитатели давно стали прахом, а панели управления рассыпались в пыль. Только где они, обитатели? И панели где? Или их нет, а звездолётом хозяева управляли «с земли»? А они-то, дураки, весь день ищут… чёрную кошку в чёрной комнате, на каждом повороте дыхание сбивается, у защитников пальцы на лазертагах побелели… Андрей вспомнил, как Риото полез за чем-то в карман и уронил парализатор, и всех «парализовало» от страха. А он выключенный был, кто ж парализатор включённым в кармане носит? Кому рассказать — не поверят. Всё-таки они дураки. Дураки с классом «А», хохотнул Андрей.
В ответ прозвучал издевательский смех. Невидимые гуманоиды гоготали, реготали, давились смехом, заливались колокольчиком, хрипло каркали и скрипели, как несмазанные дверные петли. Оцепеневший Андрей не сразу сообразил, что это вернулся смех, гулявший по «коридорам» эхом — таким же странным, как этот звездолёт. Странным было то, что здесь, внизу, сила тяжести уменьшилась и была, как показалось Андрею, меньше земной. То-то они все развеселились…и топали как слоны. Странно.
— Неужели мы так ржали? Этак всех гуманоидов распугаем.
Надо улетать. «Flying Star» отправит на Эльгомайзу транспортники, через десять земных лет они приволокут эту махину и посадят на околосолнечную орбиту. Чужим звездолётом займутся специалисты. Экипаж «Сайпана» получит свою долю прибыли, а Волокушин получит свои миллиарды. Кесарю кесарево, а слесарю слесарево. А в самом деле, что им здесь делать? Бабочек ловить?
Андрей улыбнулся, вспомнив, как Кэли с Леоной бегали вокруг «Сайпана» с сачком, который отыскался у биолога, и восторженно вопили. И наловили целую банку алых пленниц. Банка — стеклометаллический контейнер внушительных размеров — принадлежала опять же биологу и, по его словам, представляла эпохальное значение для энтомологов. В темноте бабочки светились. И наверное, сильно удивлялись: на Аква Марине день заменяли лиловые сумерки и никогда не наступала ночь.
Выбравшись на поверхность, они удивились, пожалуй, сильнее экзопланетных бабочек: впервые за два месяца на планете шёл дождь. Небо заволокло облаками. Сквозь них пробивалось солнце, в восемь раз ярче земного, и от этого дождь казался серебряным.
Здравствуй, милая картошка-тошка-тошка-тошка!
До отлёта оставался месяц. Все торопились и суетились, точно куда-то не успевали. Проклиная дождь, который «только мешает, грибы здесь всё равно не вырастут», Надя Кислова дневала и ночевала в космокатере, набитом под завязку светоприёмной и анализирующей аппаратурой. Гравителескоп LISA-Pathfinder показывал невероятное. Земная астрометрия и небесная механика здесь были неприменимы, а физика небесных тел…физика Эльгомайзы отличалась от солнечной, как день и ночь. Иная природа, иные измерения.
Биолог, с которого Андрей взял клятвенное обещание не спускаться в чужой звездолёт, пропадал на пустоши. Кэли и Леона, разочарованные тем, что в дождь бабочки перестали летать, исследовали ландшафт в компании Бэргена и Риоты, которые взялись их опекать. В сопровождении «своих мальчиков» андроморфы шатались по окрестностям и однажды приволокли на корабль нечто напоминающее картофелину средних размеров. Боевые операторы не решились прикоснуться к «овощу» даже в перчатках, а девчонки взяли его голыми руками, и хотя не иронизировали по этому поводу, Риото с Бергэном испытывали жгучий стыд.
«Картошка» была с ростками, давно лежит, схохмил биолог. В контейнере, куда поместили «овощ», обитали ящерки и кузнечики. Ящерки питались кузнечиками, кузнечики поедали друг друга. Законы эволюции одинаковы во вселенной: сильные жрут слабых, слабые жрут друг друга. Пятиметровая кубическая «банка» прыгала, ползала и стрекотала. Любителей поглазеть на этот зоопарк собиралось достаточно. На следующее утро они ввалились в каюту капитана. Врач с серым от ужаса лицом цепко ухватил Балабанова за рукав: «Пойдём, кэп. Ты должен это увидеть».
Картофелина, которую Юозас решил скормить ящеркам, слегка подросла и лениво шевелила ростками. Ящериц и кузнечиков в банке не было. Кто же их выпустил? Кэли и Леона клялись, что не снимали крышку. Да и как они могли её снять, если ключ был только у биолога?
— Она… оно… их съело, всех! — выдохнул Золтовски. — Оно любит органику. И я не знаю, кто будет следующим, когда оно… она проголодается.
Тем временем росток дотянулся до стенки и с чмоканьем к ней прилип. То же проделали остальные ростки. Картофелина поднималась вверх со скоростью ленивца, спасающегося бегством. Впрочем, спасаться надо было от «овоща»: когда он дополз до верха, металлостекло угрожающе выгнулось.
— Тащите аннигиляторы! — распорядился капитан. — И больше никаких местных овощей.