Отец не вышел из комнаты, как делал раньше. Слушал и молчал. А потом включил телевизор погромче и сказал, что она мешает ему смотреть. Это были его первые слова, сказанные Наде после суда. Судилища.
Она наелась кофейных зёрен, размолов в кофемолке всю пачку. Запивать не стала, хотя во рту было очень горько. Надела «уличные» джинсы и футболку, чтобы папе не пришлось её одевать, когда будет хоронить. Улеглась на диван, с головой накрылась пледом и стала ждать. Под пледом было очень жарко. Без пледа тоже. Сердце сильно-сильно колотилось, в ушах бился пульс, грудь сдавила боль. Что она делает?! Хватаясь руками за стены, Надя доплелась до ванной и долго пила воду, прямо из-под крана. И совала пальцы в горло, выталкивая из себя коричневую жижу.
В школу она в тот день не пошла. Пролежала в постели до вечера, потом заставила себя встать и переодеться. Купленный отцом халатик жал в подмышках, но Надя носила его, стремясь задобрить отца, который вдруг стал чужим. Когда в замке щёлкнул ключ, она вздрогнула. Ужинать не вышла, при одной мысли о еде к горлу подступала тошнота. Отец к ней даже не заглянул, умерла так умерла, подумала Надя. Ещё она подумала, что вторая попытка будет удачной.
Вспомнив школьное прозвище, хлебнула водки для храбрости. И заперлась в ванной. Когда пришёл с работы отец, она почти спала и ей было хорошо. Отец вышиб дверь в ванную комнату, без слова забинтовал изрезанные вены и вызвал «скорую». С того дня они больше не виделись.
Из псхиатрической больницы, куда её поместили как суицидницу (слово-то какое, колючее и острое, как лезвие), Надя отправилась в закрытый интернат. И долго ждала, когда приедет отец, но он не приезжал и не звонил. Надя убедила себя, что отца у неё больше нет и не будет, и ей стало легче. Она всерьёз взялась за учёбу, навёрстывая упущенное, понимая, что от этого зависит её будущее. Прошлого у неё больше нет, а будущее непременно будет.
Часть16. Капитанские будни
Визит к врачу
С утра Андрея не отпускало ощущение, что он заболел. Ломило голову, лень было вставать, не хотелось завтракать, о тренажёрном зале вообще не хотелось думать. Визит к врачу имел неприятные последствия и надолго вывел капитана из равновесия. Кендалл осмотрел «больного»: обошёл вокруг, потоптался за спиной, пока по ней не побежали мурашки. Подержал за руку, посидел рядышком. Попросил не дышать, потом дышать глубоко и размеренно. И втянув широченными ноздрями «размеренно» выдыхаемый Андреем воздух, глубокомысленно изрёк:
— Пациент скорее жив, чем мёртв.
Откуда это? Кажется из «Золотого ключика». Африканцу в детстве мама читала Алексея Толстого? Андрей усмехнулся.
— Так всё-таки, что со мной? Может, я простудился? В скалы вчера ходили, с Риото, там ветер, холод, мы задубели оба.
— Холодно? В комбинезоне экстразащиты? Не смеши, кэп. А в скалах… что?
— Ничего там нет. И никого. Ящерки не ползают, птички не каркают, сквозняки гуляют. И эхо.
— Ну и что вы там делали столько времени? Эхо слушали? — поинтересовался врач. Похоже, местные ландшафты интересовали его больше, чем здоровье пациента.
— Может, я простудился? — задал Андрей наводящий вопрос. Закрытый. На который два варианта ответа: да или нет.
Из двух вариантов Джеймс выбрал третий:
— Может.
— «Может» — это диагноз? — не выдержал Андрей.
— Может, и диагноз. Откуда мне знать? — парировал Кендал.
— То есть ты, дипломированный врач класса «А», за ручку подержал, в глазки заглянул, и ни фига сказать не можешь? — кипятился Андрей.
— Почему не могу? Могу. Поле спокойное, сбалансированное, эн-фон слегка повышен, но в пределах нормы, ритмы в пределах нормы, органы работают как часы, нарушений симбиоза нет.
— Это… какого симбиоза? — оторопел Андрей.
— В человеческом теле внутренние органы работают в симбиозе, друг без друга не могут. Костный мозг вырабатывает кровь, сердце гоняет её по кругу, кровь питает мозг, лёгкие вбрасывают кислород, печень очищает, кожный эпителий защищает, желудок перерабатывает, почки выводят продукты переработки… Симбиотическая зависимость друг от друга, когда ни одну составляющую нельзя извлечь: нарушатся связи, и конец котёнку. Понял, кэп?
Андрей ошарашенно покивал. Врач продолжил:
— Простуда это не болезнь. Сама пройдёт. Отдохни пару дней, полежи, в кают-гостиную сходи, составь компанию штурманам. А то ты как бирюк… Тебе нужна компания и виски, самый древний рецепт. Лекарство. И не смотри на меня так. Виски не повредит, мало ли что ты там подцепил… в скалах.
Африканец шельма ещё та. Знает, чем его уесть. В скалах он, видите ли, что-то подцепил. Ещё в карантин уложит… Капитан торопливо шёл по коридору, боясь, что Кендал передумает и поменяет «лекарство».
Джеймс хохотал, вспоминая, как ершился кэп и как он его обротал. Укротил. Укоротил. Теперь «укороченный» будет думать и гадать, что он там схватил в скалах, какой чужеземный микроб… разъедающий, разрушающий, с аппетитом перерабатывающий весь этот ливер, который Джеймс «научно» назвал симбиотическими составляющими. Ох-ха-хааа… Надо Петюне рассказать, вместе посмеёмся.
Якутская традиция
В кают-гостиной «заседали» штурманы с космомехаником и… Бэргеном. Молчун и нелюдим о чём-то увлечённо рассказывал, остальные внимательно слушали, в гостиной стояла космическая тишина, нарушаемая лишь голосом «молчаливого»:
— Мы Новый год в Терсколе встречали. Там наша база была, Общеземной обороны. Отмечали, как водится, до отключки. С ледника на ватрушках скатывались. Километр чистого льда, склон пологий, а разгоняет по нему так, что не слышишь собственного крика. Из ракетниц стреляли, пока ракеты не кончились. Лавину спустили по соседнему склону. На Эльбрус сходили. А тут и праздничек, у Полякина днюха. Это дружок мой, Коля Полякин. Мы с ним вместе магму и кислоту прошли. Он меня на Вендаке от смерти спас, я его на Зорфале вытащил из… Вытащил, короче. Днюху Колину отмечали со вздрогом, аж горы качались!
Андрей не решился войти: пусть доскажет, раз уж рот открыл… впервые за полгода. История стоила того, чтобы её послушать. Зорфал и Вендака планеты класса «Х», то есть смертельно опасные для человечества. Иксовые, или х***ые, как их прозвали русские космолётчики. Бэрген не вдавался в детали, но штурманы имели представление о планетах класса «Х», и Андрей имел. Стоял у двери и слушал… О том, как тренируются на базе Общеземной обороны, стоило послушать.
— У якутов традиция: другу отдай самое лучшее. А у меня ракетница была, и ракет комплект, сорок штук. Я молчал как нерпа, иначе выклянчат и расстреляют все, ни одной не оставят… Весь день мы пили, за именинника и за мужскую дружбу. А вечером я им салют устроил, подарок мой Коляну. Тридцать лет, тридцать выстрелов… Аж башка опухла от грохота. И я нечаянно выстрелил красную. (прим.: красная ракета — сигнал бедствия)
Утром встал, слышу — разговаривают. А это ребята-спасатели к нам припёрлись. Рукастые, крепкие. Бить будут, понял я. С последнего курса исключат, понял я. И выбросил оставшиеся ракеты в отхожее место. Я в Астрофизической академии учился, заочно. А вы небось подумали, якут только нерпу добывать умеет, умку в глаз бьёт? (прим.: умка — белый медведь) — Толстые губы Бэргена раздвинулись в широкой улыбке. — Вроде обошлось, поругали нас и обратно утопали. Днюха у майора, понимать надо.
Потом переход у нас был, с полной выкладкой. Пришли в Сухум, а там говорят, на нас всех пишут бумагу, потому что никто не сознался. Спасатели в Терсколе ребят поспрашивали, наши все как один: не видели, не слышали, не знаем, никто ничего. И эти падлы сообщили в Сухум. Там за нас взялись конкретно. Конкретненько…
И говорят: раз никто не признался, бумагу будем составлять на всю группу. А Кольке подполковника должны дать, и ещё троим… Ни фига не дадут теперь, вместо звёзд на погоны ребята звездюлей получат, и всё из-за меня.
Я пошёл и признался: «Это я». А он мне говорит: «Не верю». Я ему своё, он мне своё, полдня уговаривал…